Цивилизация
Готовясь будто бы к новой кризисной волне, начальство хитрит с народом. В душе-то оно грезит вовсе не о скучной борьбе со спадом, а совсем наоборот – об очередном большом скачке. Этакой новой версии «удвоения ВВП».
План большого скачка вчерне уже готов. Главные его ингредиенты можно извлечь из речей, посланий, статей и высказываний президента Путина. Но с наибольшей ясностью их излагает новый главный поставщик его экономических идей – шеф Минэкономразвития Андрей Белоусов. «Я жесткий сторонник высоких темпов экономического роста… В нынешних условиях – 5–6% в год… Реформы невозможны без высоких темпов роста по той простой причине, что мы не сможем проводить их без денег. Если рост будет низким, бюджет станет завязан только на выполнение текущих обязательств…»
О том, на какие реформы намекает министр и действительно ли они неотделимы от экономических прыжков, чуть позже. Сначала о самой возможности быстрого роста в сегодняшнем нашем упадочном мире.
Чистой фантазией такая мысль не выглядит. При всей глобальности кризиса, он захватил далеко не все человечество. Есть новые поднимающиеся державы – от Китая и Индии до Индонезии и Вьетнама. Скорость их роста, даже и слегка сократившись, остается завидной. Есть и вполне преуспевающие среднеразвитые государства, например Чили или Турция.
Мало этого. Вопреки общепринятому мнению, есть даже уверенно растущие богатые страны (то есть такие, где ВВП на душу по паритету покупательной способности превышает $30 тысяч). И они особенно нам любопытны. Ведь глава МЭР полагает, что мы вот-вот сами будем среди них. Хотя наперед видит и проблемы: «Сейчас ВВП на душу населения по паритету покупательной способности составляет около $20 тысяч… По прогнозам, к началу двадцатых годов мы достигнем уровня $30 тысяч, а это уже уровень южных европейских стран. Но так не бывает, чтобы люди потребляли как в Европе, а работали с эффективностью в 2 – 2,5 раза хуже. Если растет уровень жизни…, значит, уровень производительности труда должен ему соответствовать…»
Отложим пока в сторону неверную, но вовсе не случайную мысль, что ВВП на душу и уровень потребления – это одно и то же. И сравним себя не с буксующими странами Южной Европы, которые примером для подражания служить никак не могут, а с теми богатыми государствами, которые не падают, а растут.
Не будем останавливаться на сказочно богатом и стремительно поднимающемся Катаре: наши власти ведь обещают вылечиться от нефтезависимости. Но
есть богатые и при этом не торгующие нефтью страны и территории, где ВВП за кризисные 2009 – 2011 годы вырос на 10% и больше, например Сингапур (19,2%), Тайвань (14,5%), Израиль (10,7%), Корея (10,4%). Все они в кризисные годы смогли поднять свой вес в мировой экономике, которая увеличилась за это время на 8% (а ВВП России в 2009–2011 годах вырос только на 0,3% — и то при явной помощи Росстата).
Почти во всех успешных богатых странах занижен курс национальных валют. Их бюджеты в 2011-м были сведены с профицитом или с небольшим дефицитом (не выше 3% ВВП). Почти у каждой из них госдолг мал или, во всяком случае, не растет. Коротко говоря, успеха сейчас добиваются те немногие из богатых стран, которые держатся таких же примерно рецептов, что и многочисленные бедные и средние страны, уверенно проходящие через этот кризис, – не лезут в долги, сводят расходы с доходами, соблюдают меру в государственном подхлестывании своих экономик и мирятся с более низким жизненным уровнем, чем в большинстве других стран с такой же производительностью труда.
Годится ли сегодня такая модель для России, даже если допустить на минуту, что наши власти именно на нее и равняются? Уже нет. Хотя были времена, когда годилась.
После дефолта и девальвации 1998 года в нашей стране, пускай стихийно и против воли, но возникли все составные элементы формулы быстрого роста. Был очень дешевый рубль, обеспечивающий высокую конкурентоспособность национального производства на внутреннем и внешнем рынке. Было дешевое государство, поскольку тогдашнее падение нефтяных цен радикально снизило госдоходы. Был сбалансированный бюджет, что обещало уверенное снижение инфляции после девальвационного ее всплеска.
Модель роста сложилась сама собой. Ее интуитивным порядком ввел в действие премьер Евгений Примаков, а затем идеологически обосновал Андрей Илларионов, тогдашний советник нового президента Владимира Путина. За пять лет, в 1999 – 2003-м, экономика России выросла на 38%.
Страна жила бедно, но находилась, что называется, на верном пути. Можно было развить успех – обновить государственные институты, переукомплектовать чиновничество и укрепить законность, создавая предпосылки для роста на стратегическую перспективу и реального превращения в высокоразвитую страну.
Однако в следующие пять лет утвердилась совершенно другая модель. Стартовый ее лозунг – «удвоение ВВП за 10 лет» — придумал тоже Илларионов, но, какой бы смысл он сам ни вкладывал в эти слова, они стали идеальным прикрытием для знаменитого путинского общественного договора: нефтяные сверхдоходы делятся между правящим кланом и народом; те и другие живут, не трогая друг друга и обогащаясь – одни скромно, другие сказочно. Стремительно сложилась и формула этой второй путинской экономической модели: дорожающий рубль; теряющее эффективность производство; дорожающая, разлагающаяся и быстро разбухающая госмашина; доходы, растущие быстрее, чем производительность труда; и в дополнение ко всему этому новый мотор роста – гигантские государственные инвестиции.
За пять лет работы этой модели, в 2004 – 2008-м, экономика выросла еще на 41% и внутри нее созрело все необходимое для спада.
2009–2011-й ушли на падение и последующее медленное выползание из ямы. В целом же за 13 лет (с начала 1999-го и до конца 2011-го), почти точно совпавшие с правлением Путина, ВВП вырос примерно на 95% — или в среднем чуть больше, чем на 5% за год. Случайно или нет, но именно такой темп Андрей Белоусов вместе с Владимиром Путиным считают сегодня величиной абсолютно минимальной, хотя вообще-то предпочитают более высокие цифры.
Зачем начальству новые скачки? Оказывается, для того, чтобы как-то поженить обе прежние модели роста.
С одной стороны, сделать то, за что не взялись в 2003-м, – обновить образовательную и медицинскую системы (Белоусов честно называет их «окостеневшими системами советского времени») и вообще каким-то способом поощрить бюрократический аппарат взяться за общественно полезный труд.
А с другой, развивая мифологию золотых предкризисных лет, усилиями того же чиновничества «кардинально улучшить предпринимательский климат» и создать несметное множество новейших рабочих мест, радикально повышающих производительность труда. И одновременно нарастить охранительные и военные расходы. Кажется, уже большинство высших чинов созрело для некоторой ревизии этой невыполнимой идеи, а Белоусов все повторяет и повторяет ее, как заклинание. То есть дорогостоящее государство должно каким-то способом совместиться с подешевевшим (на единицу производимой продукции) трудом.
И вот тут-то, чтобы свести госдоходы со столь размашистыми планами, и извлекается из архива идея сверхбыстрого роста экономики, подхлестываемого резким увеличением инвестиций. Их долю глава МЭР, повторяя Путина, требует поднять с нынешних 20% ВВП до хотя бы 25 – 27% ВВП: «Повышение нормы инвестиций является для нас императивом, другого источника для развития у России нет».
Тут миф на мифе. Невероятно высокая норма инвестиций была и есть еще в Китае, хотя ее снижение теперь неизбежно. Но ведь у нас не Китай и не 98-й год. Россия, как правильно было замечено главой МЭР, по усредненным стандартам потребления приближается уже к зажиточным странам, с которыми и надо себя сравнивать. Из быстро растущих богатых держав только в Корее в 2011-м норма инвестиций была 27% ВВП, а в остальных странах она вполне «российская» — около 20% или чуть выше.
В инвестициях ведь главное не объем, а отдача. Наша госмашина славится способностью бесследно переварить любые «инвестиции». Допустим даже, что их станет больше раза в полтора, а хоть бы и в два. Значит, вместо одной Олимпиады устроят две. К двум ненужным мостам на остров Русский пристроят еще четыре. Автостраду Чита – Хабаровск, которая после высочайшего по ней путешествия почти исчезла, дважды заново соорудят для еще двух высочайших путешествий по тому же самому маршруту.
Стране нужны не дикарские моления на цифры инвестиций и проценты роста, а возрождение конкурентности национальной экономики. Тут есть два способа – быстрый и медленный. Но оба подразумевают, что за порочную политику прошлых лет так или иначе, но придется платить – или падением жизненного уровня, или замедленным развитием.
Быстрый способ – это если нефть многократно и надолго упадет в цене и повторится девальвация 98-го вместе с прочими его шоками. Тогда реальные доходы людей и себестоимость продукции обвалятся сами собой, государство против своей воли подешевеет, и возвращение к экономической модели конца девяностых — начала нулевых лет, со всеми ее упущенными в прошлый раз возможностями, произойдет автоматически. Автоматически вернутся и убедительные темпы роста. Правда, нынешнему правительству можно, пожалуй, не беспокоиться относительно своих действий в этой условной ситуации. Что-то подсказывает, что все дальнейшие хлопоты лягут на плечи уже какого-то другого правительства.
И остается еще медленный способ обновления экономики. Да и политики тоже. Возможный только при дорогой или сравнительно дорогой нефти и подразумевающий сохранение жизненного уровня примерно на сегодняшнем уровне. Когда хлопочут не о «высоких темпах» и не о «норме инвестиций», а о ликвидации беззаконий и об обновлении всех социальных и административных систем. И деньги на это находят не путем раздувания госдоходов, а через радикальный пересмотр расходных приоритетов.
Если настойчиво двигаться этим путем, то эффективность экономики будет плавно расти, ее нефтезависимость убывать, а принципиально новая экономическая модель – строиться этаж за этажом. «Больших скачков» в этом случае не предвидится. Да и хватит скакать, уж самим бы пора устать.
