В разговоры о желательности диалога между властью и ее критиками включилась Валентина Матвиенко. Со свойственной ей легкостью на обещания глава верхней палаты информирует о собственном богатом опыте «общения с общественными организациями», о любви к таким контактам и о готовности «участвовать в диалоге».
Третье должностное лицо в государстве, да еще тогда, когда первому и второму лицу вот-вот предстоит сменить формальные свои должности, теоретически может претендовать на то, чтобы на предполагаемых переговорах даже и лично возглавить, так сказать, делегацию от властей. На деле же всем понятно, что речь идет только о намеках на очередное посредничество между Путиным и оппозиционными лидерами.
До этого в посредники предлагал себя сначала экс-министр финансов Кудрин, а затем омбудсмен Лукин (которому слово «координатор» нравилось больше, чем «посредник», что, впрочем, нисколько не меняет сути вопроса).
На координирующие услуги Лукина заявок сверху или снизу пока не поступило, а вот Кудрин с Путиным виделся и к переговорам его склонял, и даже, насколько известно, неоднократно. Результат был нулевой. Никто не поверит, что Матвиенко, в которой Путин всегда видел только подчиненную, а не друга, добьется чего-нибудь большего.
Но вопрос можно поставить и шире: а нужны ли сейчас посредники вообще?
Посредничество во внутренних и международных конфликтах расцвело в качестве побочного продукта утвердившейся в прошлом веке веры в то, что все споры могут и должны разрешаться только мирным путем — за «столом переговоров». На самом деле, разумеется, далеко не все и не всюду к этому стремились, однако участники любых конфликтов должны были, повинуясь этой общепринятой идеологии, изображать, хотя бы на словах, конструктивность, готовность к компромиссу и согласие принять со стороны добрые посреднические услуги.
На самом деле «стол переговоров» не может быть универсальным лекарством от конфликтов. Настоящий успех и жизнеспособные компромиссы достигаются тогда, когда стороны идут переговариваться, уже заранее внутренне настроившись найти какое-то согласие. В остальных случаях спор заходит в тупик. Но, поскольку политкорректность требует продолжать переговоры, они превращаются в ритуал и обрастают собственной инфраструктурой, заинтересованной не в результате, а в том, чтобы процесс был нескончаемым. И вот тут-то на первый план выходят посредники.
Сегодня глава КС Валерий Зорькин — скромный служащий властной вертикали, темперамент которого находит себе выход только в запальчивых охранительных статьях. А в разгар политического кризиса 1992—1993 годов он в роли некоего высшего авторитета торжественно усаживал за «стол переговоров» Хасбулатова с Ельциным. В действительности же глава Верховного совета и президент вовсе не хотели мириться, компромиссы между ними были фиктивными, а посредничество — бессмысленным.
Позже, накануне кровопролития, посредническую попытку предприняла и РПЦ, которая, как и Зорькин, не знала, какую конкретную формулу выхода предложить участникам борьбы, однако, видимо, надеялась, что ее духовный авторитет подействует на них как-то сам собой. Но в современной России, да, видимо, и в мире нет таких авторитетов, чье слово сильнее схлестнувшихся интересов. Церковное посредничество тоже закончилось ничем.
Можно вспомнить еще и о годах чеченских войн, когда похищение людей с последующей их продажей сделалось процветающей индустрией, очень выгодной для многих по обе стороны разделительной черты. Целый рой тогдашних посредников и улаживателей проблем был частью этой индустрии и зарабатывал отличные дивиденды на чужих несчастьях.
Весь опыт новейшей российской истории говорит, что посредничество между враждующими сторонами всегда брало на себя слишком много. В том числе и поэтому оно никогда не помогало найти полезные компромиссы.
Но зато сознательно или случайно запутывало конфликты, а заодно служило карьеризму, позерству и корысти посредничающих лиц или в лучшем случае отображало их политическую наивность.
Международный опыт говорит о том же. Многообразные арабо-израильские переговоры, почти полвека ведущиеся при американском посредничестве, имели локальный успех либо в тех случаях, когда противники сами готовы были в чем-то друг другу уступить, либо когда США, обладая реальными рычагами воздействия на стороны, просто диктовали им какое-то решение, выступив как куратор, а не как посредник. А сама по себе челночная дипломатия, кем бы она ни осуществлялась — американцами, европейцами или еще кем, никакого успеха там никогда не имела.
Образцом долгого, поставленного на широкую ногу и так и не смягчившего конфликт посредничества была и косовская миссия спецпредставителя ООН Марти Ахтисаари. Так и не найдя компромисса между двумя несовместимыми позициями, Ахтисаари в конце концов просто принял сторону косовских албанцев в ущерб косовским сербам.
Мирный демонтаж старого режима в Польше действительно начался после решений «круглого стола» властей и «Солидарности», организованного при посредничестве церкви. Но это произошло в 1989-м, когда между позициями сторон уже не было пропасти. А до этого, начиная с возникновения «Солидарности» в 1980-м, различные переговоры и с участием посредников, и без их участия устраивались неоднократно, но к устойчивым компромиссам не приводили и привести не могли.
И в сегодняшнем российском кризисе возлагать надежды на какое-то посредничество между Кремлем и площадями значит ставить телегу впереди лошади. Сначала нужно стремление найти политическое решение конфликта. Обоюдное, естественно.
Что касается оппозиции, то, поскольку она не структурирована, сейчас можно лишь сказать, что в лице многих своих представителей она готова так или иначе учесть интересы действующих властей. Что же до этих властей, то категорическое нежелание Владимира Путина не то что уступать оппозиционерам, но даже и разговаривать с ними демонстрируется им каждодневно. В такой ситуации посредники бесполезны. А со временем, когда соотношение сил, а с ним и подходы к переговорам изменятся, то они, того и гляди, могут оказаться уже и не нужны. В любом случае сегодня не их день.