Цивилизация
Многие найдут вынесенное в заголовок сочетание слов странным. Мне же после прочтения недавно опубликованной статьи Михаила Ходорковского оно кажется вполне естественным и логичным. Но, прежде чем перейти к сути дела, придется все же прояснить понятия.
Слово «государственник» в России часто относят к обслуживающим интересы государства, оправдывающим почти любое его решение публицистам вроде Михаила Леонтьева. Это неправильно: женщина, работающая уборщицей в Министерстве транспорта, становится «транспортницей» разве что в собственных глазах. Для остальных она уборщица. Точно так же человека, который ворует молоко, не многие назовут «молочником». И
если чудовищно коррумпированное, вывозящее за рубеж все, что только можно вывезти (вплоть до собственных детей), российское чиновничество подписывается под «государственнической» идеологией, то лишь из очевидной выгоды.
Приватизировав государство, предположительно, навсегда, они, конечно, это государство любят, как всякую недвижимость.
Но государственник – это не тот, кто из корыстных (или даже бескорыстных, просто холуйских) соображений принимает государство таким, каково оно есть, и любит его даже в самых безобразных проявлениях. Это тот, кто видит недостатки государства и деятельно стремится к их исправлению. Таков, на мой взгляд, смысл истинного государственничества.
А кто такой Ходорковский? Фундаментальный факт относительно Ходорковского состоит в том, что это человек, который сидит в тюрьме. На это есть две причины, первичная и вторичная, и повод. Первичная причина состоит в том, что он, пользуясь популярной среди российских журналистов метафорой, «имел политические амбиции». Иными словами, возникло подозрение, что он готов покуситься на такое основополагающее качество российской власти, как несменяемость. К власти позволено стремиться только тем, у кого она уже есть.
Вторичная причина – то, что у него была очень большая собственность, которую у него захотели забрать. Причем объем этой собственности и способы ее экспроприации таковы, что раздел практически исключал дальнейшее нахождение экс-собственника на свободе. Повод состоял в налоговых и прочих нарушениях, которые инкриминированы Ходорковскому. Поскольку без таких нарушений в конце 90-х не обходился почти ни один бизнес, а в тюрьме оказался только Ходорковский, то причиной это быть не может, только поводом. Элементарная логика.
Можно сколько угодно обсуждать, насколько убедителен повод и насколько важна вторичная причина, но наличие первичной причины отрицать невозможно. Политические амбиции были. Если кто-то до сих пор сомневался, то нынешняя статья Ходорковского дает прямое подтверждение. Как пишет Ходорковский, он действительно пришел тогда к выводу, что российское государство не справляется со своими задачами. Вероятно, это подтолкнуло его к практическим действиям, за которыми последовали санкции и в конечно счете тюрьма. Но в статье основное внимание уделяется интеллектуальным основаниям бунта. Они, в действительности, важнее: ведь
за власть можно бороться из голой корысти, а можно – чтобы, получив ее, использовать для улучшения государства. Это государственнический подход к политике.
В статье бывшего бизнесмена описаны институциональные реформы, за которые он был намерен бороться. Предполагалось заменить систему, установленную в России Конституцией 1993 года, другой моделью, которую Ходорковский называет «президентско-парламентской». Замечу, что в общепринятой номенклатуре конституционных режимов эту модель называют «премьерско-президентской», но это терминологическая мелочь.
При такой системе в стране есть выборный напрямую президент, который располагает важными властными полномочиями в областях внешней политики, обороны и национальной безопасности, назначает ответственных за эти области министров и некоторых других чиновников, но правительство не формирует. Во главе правительства находится премьер, пользующийся доверием парламентского большинства. Именно парламенту принадлежит исключительное право на формирование правительства, за исключением силового блока.
Как эксперт я вполне согласен с тем, что такая система была бы оптимальной для России. Она действительно исправила бы основные недостатки уродливого конституционного дизайна, созданного в 1993 году. Главный из них Ходорковский справедливо усматривает в чрезмерной концентрации власти в руках президента и в политическом бессилии парламента.
Дискредитация идей парламентаризма и партийной политики в 90-х годах была прямым следствием положения, при котором политические предпочтения граждан, выраженные на парламентских выборах, не оказывали почти никакого влияния на реальную политику.
Именно отсюда пошел подход «голосуй, не голосуй,…», до сих пор давящий на массовое сознание и подрывающий перспективы возвращения на демократический путь. О том, что отсутствие эффективного политического контроля над исполнительной властью создает условия для коррупции, и говорить не приходится. Этого не понимают только те, кто не хочет понимать.
Конституция 1993 года могла служить основой для демократического развития лишь временно — в условиях, когда политическая слабость действующего президента не позволяла в полной мере раскрыть ее авторитарный потенциал. С появлением политически сильного президента переход к авторитаризму стал вопросом времени.
При этом Ходорковский не поддается соблазну приписать себе идеи, которые сегодня могли бы снискать ему дополнительную популярность. Например, он не выступает за прямые губернаторские выборы, возвращения которых желают многие. Конечно, система фактического назначения, введенная Путиным, показала полную неэффективность. Но возвращение к ситуации начала «нулевых», когда формальная выборность фактически привела к несменяемости губернаторского корпуса, не создала бы основы для устойчивого демократического развития регионов.
Я согласен с Ходорковским в том, что оптимальный путь – это «передача права избрания губернаторов парламентам субъектов федерации, без участия и вмешательства федеральной власти». Думаю, что Ходорковский прав и в том, что такая система должна дополняться прямыми выборами членов Совета федерации. И выборы эти должны проходить на полноценной конкурентной основе, а не в соответствии с буквой Конституции 1993 года, согласно которой избиратели должны были бы выбирать из двух кандидатов, выдвинутых одним и тем же губернатором (к такой модели, похоже, сведутся обсуждаемые сейчас официальные предложения).
Владимир Путин и его друзья, оказавшиеся у власти в начале прошлого десятилетия, проявили изрядную изобретательность в том, чтобы поставить патологии Конституции 1993 года себе на службу.
Скажем, в качестве уступки либеральной общественности Ельцин ввел в этот документ норму о том, что кандидатура премьера должна утверждаться парламентом. Казалось бы, демократично. Однако правящая группа прочла эту норму так, что главным приоритетом для нее стало предотвращение оппозиционного большинства в парламенте.
А поскольку во всех остальных отношениях политическое преимущество исполнительной власти над парламентом оставалось колоссальным, то они в этом преуспели, создав монополистическую структуру, «Единую Россию», и полностью разрушив даже ту слабую партийную систему, которая начала складываться в 90-х. У них были все возможности преодолеть конституционное наследие 90-х. Но единственная конституционная реформа, на которую пошла нынешняя власть – это консолидация политической монополии путем продления срока президентских полномочий до 6 лет. То, что было изначально плохо, они умудрились ухудшить. И это, конечно, парадокс.
Люди, которые по служебному положению призваны быть государственниками, не использовали доставшуюся им власть для создания более современного, более эффективного государства.
Вместо этого они предложили нам примитивную персоналистскую диктатуру, и если тут прослеживаются какие-то мотивы, то исключительно связанные с политической корыстью. Государственниками они не стали. К Ходорковскому можно относиться по-разному, но очевидно, что его идеи – это идеи человека, разрабатывающего взвешенный и ответственный подход к государственному строительству. Он государственник. Не поэтому ли он в тюрьме?
Автор – профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, директор проектов Центра «Геликс».
