Цивилизация
Череда последних событий в отношениях между Западом и постсоветскими государствами наводит на мысль о том, что прагматизм в западной, прежде всего европейской, политике в очередной раз взял верх над идеализмом, экономические и геополитические интересы — над декларируемыми принципами.
Нашумевшая сделка между ВР и «Роснефтью» фактически легализовала отъем собственности у ЮКОСа и во многом перечеркнула все те порицания, которыми Запад уже привычно реагирует на дело Ходорковского и Лебедева. Недовольство Европы недавними выборами в Белоруссии и последующим витком репрессий против оппозиции приобрело привычную ритуальную форму: ЕС угрожает запретить въезд на свою территорию Александру Лукашенко и его окружению и заморозить их зарубежные активы. (При этом белорусский президент не замечен в стремлении не вылезать из Европ, и о его счетах в ЕС тоже что-то ничего не слышно.) Наконец,
пару дней назад в Брюсселе руководство ЕС и НАТО со всей помпой принимало лидера Узбекистана Ислама Каримова — человека, чья расправа с демонстрантами в Андижане в 2005 году намного превзошла по жестокости все, что когда-либо делалось властями против оппозиционеров в Москве или Минске.
«Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда». Это правило верно и в отношении политики. Было бы нелепо требовать, скажем, от США резкого обострения отношений с их главным торговым партнером, Китаем, во имя прав притесняемых тибетцев или свободы нобелевского лауреата, диссидента Лю Сяобо. Как давно и хорошо известно, America's business is business («Дело Америки — бизнес»), да и не только America's. В то же время степень беспринципности западных политических лидеров не стоит преувеличивать. Между прагматизмом и идеализмом, интересами и идеалами в политике давние и сложные взаимоотношения. Одни из самых умелых и самых циничных политиков XIX века, Талейран и Меттерних, были, как ни странно, и одними из наиболее принципиальных. Первый изменил множеству правивших в его стране режимов, но ни разу не предал интересы Франции. Второй, создав множество союзов и коалиций, был неизменно верен принципам консерватизма и баланса сил в Европе.
Любые требования реалистичны только тогда, когда есть средства для того, чтобы добиться их выполнения. В противном случае речь идет лишь об обозначении позиции: «Мне не нравится то, что вы делаете». После этого все зависит от противной стороны, которая может либо согласиться с предъявленными требованиями («Хорошо, исправлюсь»), либо отвергнуть их в более или менее грубой форме.
Санкции в международной политике, как правило, и играют роль такого «обозначения позиции». Они довольно редко приносили стороне, которая их вводила, политическую победу.
Напротив, примеров безуспешных санкций множество — от «континентальной блокады», которой Наполеон хотел 200 лет назад задушить Англию, до полувекового американского эмбарго против Кубы.
Есть и другой существенный момент. Басманно-хамовническое правосудие, андижанские пулеметы или права тибетцев — все это предметы спора о ценностях, который Запад много лет ведет с Востоком. (Россия — случай особый, ни она сама, ни окружающий мир до сих пор не определились с тем, Запад она или Восток.) В этом споре Запад добился больших успехов: универсальность прав человека и гражданских свобод, по меньшей мере формально, признана всем миром и прописана в конституциях не только США или Франции, но и Китая, России или Конго. С практикой сложнее. Экспорт социальных ценностей и основанных на них политических режимов оказался делом непростым и опасным. Если в свое время в Германии и Японии демократизация «под сенью дружеских штыков» после военного поражения оказалась успешной, то внешне аналогичная ситуация в Ираке, не говоря уже об Афганистане, далеко не столь радужна. Еще сложнее и медленнее протекал этот процесс там, где столь сильного воздействия внешнего фактора не было, — скажем, в Турции или Мексике. Вероятно, именно к их опыту следует обращаться странам бывшего СССР, пытаясь понять, каким может быть направление их дальнейшего развития.
Дело не только и не столько в некой культурной несовместимости Запада и условного Востока и в отторжении идеалов и институтов, навязываемых извне. Для такого отторжения нужен по крайней мере альтернативный набор своих, «почвеннических» ценностей, который есть в наличии далеко не всегда. У постсоветских авторитарных режимов, в частности, сколько-нибудь внятные ценности отсутствуют напрочь. Все их почвенничество и патриотизм сводятся, по большому счету, к перепеванию фразы Александра I, сказанной им когда-то в оправдание своего отказа от либеральных реформ: «То, что годится для других стран и считается там необходимой потребностью, нельзя еще считать нужным для России». Но этого пока вполне достаточно для удержания власти и даже сохранения довольно высокой популярности. Дело ведь еще и в том, что
люди стремятся подражать успеху и следовать за лидерами, уверенными в себе и своих идеях. Запад же в последние годы заметно утратил идейно-политический драйв, а нынешний экономический кризис напомнил всему миру о том, что и по части материального благополучия у наиболее развитых стран могут быть серьезные проблемы.
Наиболее ярко эти перемены заметны в политике США. 90-е, эра Клинтона, были эпохой американской уверенности в себе и однозначного мирового доминирования. Они сменились драматичными «нулевыми», когда на фоне зреющего кризиса не достиг успеха провозглашенный Бушем-младшим сумбурный «крестовый поход» против терроризма и за универсальные демократические ценности. При Обаме США, похоже, переживают период задумчивости, занимаясь решением внутренних проблем и стремясь без нужды не обострять унаследованные от предыдущей эпохи внешние конфликты.
Запад вряд ли разуверился в собственных ценностях — для этого нет никаких особых причин. Но он более не готов продвигать и защищать эти ценности (а заодно и собственное экономическое и политическое влияние, ведь идеалы и интересы в политике тесно переплетены) ценой конфронтации с авторитарными режимами вроде российского или китайского.
Времена «цветных революций» прошли, унеся с собой надежды на очередную волну демократизации, на повторение восточноевропейского 1989 года.
Надежды, которые питали как западные лидеры, так и немалая часть граждан тех стран, где, как, к примеру, на Украине, демократизация сейчас явно терпит поражение.
Нынешняя политика Запада по отношению к его авторитарным партнерам и соперникам, похоже, сводится к вышеупомянутому «обозначению позиции» по вопросам прав человека в сочетании с активизацией делового сотрудничества. Можно считать это цинизмом, можно — реализмом. В конце концов, на Западе достаточно хорошо понимают, что имеют дело с людьми, играющими по иным правилам, и не собираются брататься с ними до полного самозабвения. (Берлускони и Шредер — явно исключения, а не правило.) История мытарств бывшего московского мэра Лужкова, ищущего пристанища где-нибудь в Европе, это хорошо иллюстрирует. Юрий Михайлович и его близкие вложили немало средств в разного рода объекты в Австрии, Латвии, Чехии — ан нет, вопреки всем просьбам власти этих стран не спешат выдавать опальному русскому вельможе вид на жительство.
Как писал Макиавелли, «занимаясь изучением особенностей государств, нужно учитывать и такое: способен ли государь при необходимости защитить себя собственными силами или ему нужна защита со стороны».
На данный момент большинство авторитарных «государей» постсоветского пространства, не говоря уже о Китае или Иране, выглядят вполне способными защитить свою власть. Столь жесткими методами, насколько посчитают нужным, что и было продемонстрировано хоть в Тегеране-2009, хоть в Минске-2010.
А вот их внутриполитические оппоненты то и дело обращаются за «защитой со стороны», демонстрируя собственную слабость и недостаток поддержки в обществе. Ведь украинская «оранжевая» оппозиция образца 2004 года была сильна не тем, что ее поддерживал Запад, а тем, что смогла вывести на улицы сотни тысяч людей и сорвать фальсификацию результатов народного волеизъявления. Но и последующее конфузное поражение тех же «оранжевых» объясняется не тем, что «в Европах» им отказали в поддержке (вовсе нет), а тем, что в них разочаровалось большинство их прежних сторонников.
Как ни странно, осознание того факта, что «заграница не поможет», может дать надежду сторонникам демократии в странах, ныне управляемых авторитарно. Потому что в этих условиях выживет лишь оппозиция, обладающая качествами настоящих политиков — волей к власти и способностью привлечь на свою сторону немалое число сограждан.
