Цивилизация
Если допустить, что насилие, как социально-политическое явление, может иметь качественное измерение, то следует признать: по сравнению со временами тоталитаризма и пресловутыми «лихими 90-ми» насилие в России приобрело беспрецедентно новое качество.
Насилие неизбежно свойственно любому государству и обществу.
В нашем же из последних сил богоспасаемом отечестве пропорции государственного и общественного насилия постоянно менялись в зависимости от очередного виража российской истории.
Стабильность патриархально-феодального насилия царской России сменилась в 1917 году хаосом насилия революционного. А если называть вещи своими именами — революционным бандитизмом в масштабах всей страны.
Беспорядочное, стихийное насилие революционного бандитизма очень скоро уступило место бандитизму номенклатурному, который рассматривал его как единственно возможный способ управления государством. Очень многие наши соотечественники до сих пор ностальгируют по советской власти, при которой, мол, уличная преступность практически исчезла в результате разъяснительной и воспитательной работы партии в народных массах. Однако вряд ли кто из них способен без ущерба для своего душевного равновесия ответить на вопрос: как могло случиться, что сразу после «крупнейшей геополитической катастрофы ХХ века» сотни тысяч, если не миллионы благовоспитанных советских людей, включая номенклатуру среднего звена, ударились в оголтелый бандитизм «лихих 90-х»?
Большинство наших сограждан затвердило как «Отче наш» единственную доступную их пониманию формулу: «Во всем виновата банда Ельцина — Чубайса — Гайдара». Было бы глупо спорить с той очевидной истиной, что период правления Ельцина был усеян ошибками, иногда катастрофическими. Было бы столь же глупо отрицать, что в те времена власть государства и закона была ослаблена до критического уровня. Однако «катастрофа» на то и катастрофа, что она неизменно приводит к разрушениям, последствия которых просто не могут быть исправлены в одночасье.
Речь здесь идет отнюдь не о попытке оправдать неизбежную в тех условиях некомпетентность власти. Речь о том, откуда взялись те толпы вчерашних самых передовых в мире советских людей, которые тут же принялись беспорядочно и упоенно отстреливать всех, кто мешал им дорваться до «свечного заводика» или слишком цепко держался за добро, на которое они позарились. А ведь вылезли они отнюдь не из-под каких-нибудь замшелых плинтусов советской власти и до вступления в схватку за валяющееся на земле добро к профессиональным бандитским кругам не принадлежали. Большинство из них, повторяю, совсем недавно были коммунистами и комсомольцами, а по сути, плотью от плоти народной. Ведь классовый, то есть рабоче-крестьянский, принцип отбора в ряды партии действовал до конца жизни КПСС.
Кстати, в том калейдоскопе ежедневных сообщений о разборках, наездах, перестрелках, расстрелах проглядывала анархическая стилистика «революционных солдат и матросов», которые опасались лишь друг друга, но вовсе не лежащей в руинах правоохранительной и судебной системы. С той лишь разницей, что в отличие от стихийного и бессмысленного грабежа революционных лет бандитизм «лихих 90-х» был по существу процессом «накопления первоначального капитала» на российский манер. Между тем
российское общество, постоянно занятое малопродуктивными проклятиями в адрес «беспредела девяностых» и ностальгическими воспоминаниями о социалистическом рае, всего лишь десять лет спустя, в конце нулевых годов, столкнулось, само того не подозревая, с доселе не виданной ипостасью насилия, которое можно классифицировать как системный, а проще говоря, как «сословный» бандитизм.
Впрочем, термин «сословный» здесь можно употребить с некоторой натяжкой, поскольку нельзя называть сословием некое подобие воровского сообщества, объединенного лишь круговой порукой. Наш «сословный» бандитизм является побочным эффектом «вертикали власти», выстроенной за эти десять лет с главной целью — монополизировать право властных структур на распределение или перераспределение национальных богатств и финансов между представителями истэблишмента на всех административных уровнях. Встроенные в эту систему правоохранительные органы и суды стали эффективным инструментом этой политики. Время наших доморощенных гангстеров безвозвратно ушло, ибо сегодня нет нужды расстреливать конкурентов или взрывать автомобили предпринимателей, отказывающихся от бандитской «крыши». Зачем прибегать к таким варварским методам, когда грабеж, освященный решением «шемякиных судов», выглядит абсолютно благопристойным.
Конечно, наши профессиональные громилы остаются по-прежнему востребованными, но — принципиально важный нюанс — уже не в прежних бандитских «спорах хозяйствующих субъектов». Сегодня их использует власть для борьбы с обществом — против защитников московской старины, Химкинского леса, борцов с «точечными застройками», с владельцами сносимых домов, отстаивающих свое право на собственность, и т. д.
Уличная преступность вроде бы вернулась к своему исконно хулиганскому призванию, добавив к нему разве что расово-этнический нюанс. Даже стрелявший недавно в подмосковного судью новосибирский коммерсант сделал это на почве личной неприязни, а вовсе не из меркантильных соображений. И даже извинился перед своей жертвой. Но насилия в стране стало намного больше, чем в период «махновщины» девяностых годов.
Внешне это насилие носит преимущественно бытовой характер. Полковники милиции, прокуроры, расстреливающие из травматических пистолетов косо глянувших на них пассажиров метро или водителей снегоуборщиков. Вице-президенты нефтяных компаний и высокие чиновники, сметающие с дороги своими «Мерседесами» пешеходов и автомашины вместе с их водителями и пассажирами. Милиционеры всех рангов, безо всякого повода расстреливающие, избивающие, калечащие рядовых граждан. Пьяные и трезвые чиновники, давящие людей на «зебре». Владельцы внедорожников, расстреливающие посмевших не уступить им дорогу владельцев «Жигулей» или малолитражных иномарок. Жены и содержанки отечественных миллионеров, давящие своими «Бентли» или «Ягуарами» сотрудников ГИБДД. Профессора, избивающие до смерти своих студентов. Президенты рыбных холдингов, в педагогических (!) целях рубящие винтами своей яхты купающихся в запретной зоне девушек… Все эти случаи уже слились в привычную закономерность, на глазах приобретающую отчетливые черты классового насилия.
Но и здесь существует важный нюанс.
Этот системный бандитизм в подавляющем большинстве случаев не носит предумышленного характера. Дело в том, что он является чем-то вроде номенклатурной привилегии, какой в советские времена были продуктовые пайки, легендарная секция 101 тогдашнего ГУМА и лечение в ЦКБ.
Или, скорее, чем-то вроде барской прихоти. Сегодня российская элита, представляющая собой симбиоз чиновничества и деловых людей, окончательно уверовала в свою несменяемость, а значит, в свою неуязвимость и всевластие. Именно это ощущение полностью отгородило ее в психологическом плане от остальной части общества.
Эта особенность нашей элиты подтверждается даже незаметными на первый взгляд деталями. В приведенном выше перечне случаев «элитного насилия» упоминается профессор, убивший своего студента. Казалось бы, этот поступок не вяжется с общепринятыми представлениями о профессорах. Но все становится на свои места, когда знаешь, что речь идет о бывшем начальнике Дальневосточной железной дороги, то есть о человеке, сравнительно недавно принадлежавшем к властным структурам, а следовательно, сохранившем ощущение собственного всемогущества. Эта привычка подвела профессора, поскольку, выпав (бог знает за какие провинности) из «номенклатурного гнезда», он был отлучен от касты неприкасаемых, а потому и был приговорен к девяти годам заключения.
Судя по поведению своих представителей, эта каста уже необратимо развращена своей вполне, кстати, обоснованной убежденностью в собственной безнаказанности. Английский историк лорд Джон Дальберг-Актон был полностью прав, формулируя свою известную сентенцию: «Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно».
Степень нравственной и эстетической развращенности нашей элиты вполне укладывается в известную формулу, придуманную человеком с кругозором приказчика скобяной лавки: «У кого нет миллиарда, могут идти в ж…». Куда уж дальше…
Между тем наши «неприкасаемые» отнюдь не всегда прибегают к прямому физическому насилию, чтобы насладиться ощущением своего всемогущества. Сцены регулярного избиения оппозиционеров на Триумфальной площади явно приносят им то же удовольствие, какое получает дворовый хулиган, наблюдая за тем, как его «шестерки» лупят очкарика из седьмой квартиры. Правда, наиболее претенциозным из неприкасаемых не чужды проявления и своего рода интеллектуального насилия. Например, вроде трусливого доноса идеолога «Единой России» на Эллу Памфилову, столь же трусливой и вдобавок безмозглой «антифашистской» инсталляции в селигерской вотчине Суркова, косноязычного «антилиберального» бреда Якеменко или книжки Натана Дубовицкого, открыто и цинично отстаивающей право нынешней «элиты» на ее аморальность. Впрочем, это насилие не выходит, по существу, за рамки нравов перенаселенной коммуналки, чьи обитатели самоутверждались, подкидывая какую-нибудь гадость в чужую кастрюлю.
Впрочем, чего еще было ждать от прямых наследников номенклатурного бандитизма…
