Вслед за переманиванием в «Единую Россию» нового мэра Иркутска, выдвигавшегося на выборах от КПРФ, пошли слухи, что подобное предложение будет сделано еще ряду оппозиционеров, выигравших в последнее время выборы.
Этим «партия власти» лишний раз подчеркивает, что никакой партией в нормальном понимании этого слова она не является, а ее функционеры не способны отойти от столь привычной политики строительства «потемкинских деревень».
После серии провалов ЕР на региональных и местных выборах провластные пропагандисты (этот термин представляется наиболее точным, так как приличный политолог помимо дачи публичных комментариев должен иметь и хоть какую-то научную репутацию, в частности, должен быть способен создавать имеющие научную ценность книги и статьи) упрямо твердили об «очередных выдающихся победах». С другой стороны, под аккомпанемент этих славословий по региональным и местным отделениям «Единой России» прошли увольнения объявленных «крайними» руководителей. Более того, после внутрипартийных совещаний некоторые представители федерального руководства единороссов выступили с весьма критическими заявлениями. «Партия перестраивается под новые реалии: или мы работаем, или плавно летим в пропасть», — изрек Андрей Исаев. «Проведение кампании на основе только административного ресурса не приведет ни к каким результатам», — заметил глава креативного совета при президиуме генсовета «Единой России» по технологическому сопровождению избирательных кампаний Роман Антонов. Однако очередные попытки «переписать историю» через переманивание в партию победителей местных выборов, словно никаких поражений и не было, говорят об одном: меняться «Единая Россия» не в состоянии. Или не хочет, или не может, но, скорее всего, и то и другое.
Инстинкт самосохранения говорит партии власти, что без административного ресурса она быстро приобретет жалкий вид. В результате вместо извлечения уроков из прошедших выборов члены «Единой России» пытаются поэкспериментировать с т. н. эффектом бабочки: им кажется, что если они просто отменят свои решения, принятые несколько месяцев назад, то изменят и прошлое, и настоящее. Показательно, что в том же Иркутске не только силятся затащить в ЕР кандидата, которому единоросс на выборах проиграл с треском, — одновременно секретарем регионального политсовета партии становится Александр Битаров. Тот самый, кому не дали выдвинуться в декабре 2009 в мэры Иркутска, выставив вместо него неизбираемого Серебреникова.
На практике «эффект бабочки» оборачивается демонстративной пощечиной региональному общественному мнению, наглядной демонстрацией бессмысленности принадлежности к партии как таковой и показателем иллюзорности партийной системы. Не вызывает сомнений, что в том же Иркутске избиратели голосовали во многом не «за» Кондрашова, до того мало кому известного, а против политики федеральной власти и назначенного ею областного начальства. И перевешивание задним числом ярлыков не в состоянии вернуть или создать это доверие.
Заставив мэра присягнуть проигравшей ЕР, можно лишь подорвать репутацию его и той партии, от которой он выдвигался. Но это не восстановит разрушенного доверия к областному и федеральному руководству.
Вероятнее всего, это просто перераспределит на следующих выборах голоса в пользу иных оппонирующих «Единой России» партий, ничего не добавив самой партии власти, и приведет к еще большему недоверию ко всей политической системе в целом.
«Единая Россия» изначально строилась как конгломерат большого числа элитных групп, принадлежность к которому чем дальше, тем больше становилась должностной обязанностью: хочешь быть губернатором, мэром и т. д. — вступай в «партию власти». При этом объективно имеющие место в регионах личные, корпоративные и иные конфликты не имели значения. Все, кто хотел продемонстрировать исполнительной вертикали свою лояльность, должны были пройти ритуал формальной демонстрации принадлежности к сторонникам высшего руководства страны.
Помимо показательной лояльности эта стратегия имела и иной смысл: включение в «Единую России» представителей максимального числа местных групп влияния во многом аккумулировало стоящие за ними электоральные ресурсы (работников предприятий, контролируемых теми или иными ФПГ, личных приверженцев конкретных политиков и т. д.). Но ритуал не мог отменить имеющихся на местах субъективных и объективных противоречий. В результате
чем больше несоединимого объединяла партия власти, включая в свои ряды бывших членов всех существовавших и существующих организаций, тем менее управляемой она становилась.
Становилось не важно, от кого кандидат избирался на выборах: если он был оппозиционером, в дальнейшем его все равно принимали в «Единую Россию» (можно вспомнить хотя бы выборы мэров Орла и Волгограда), если в ходе кампании его исключили из партии, то после избрания немедленно восстанавливали (как это было в Смоленске). Очевидно, что сохранить внутри партии весь этот винегрет из взаимно противоречащих амбиций и взглядов можно только в условиях общей партийной идеологической невнятности и структурной рыхлости. Но подобная «куча-мала» не может ни для кого являться никакой устойчивой опорой, а, скорее, лишь ее имитирует.
Прямым следствием этой рыхлости стал рост конфликтов, когда многие и региональные, и местные конфликты, существовавшие и ранее, просто приобрели внутрипартийный характер. Партийные менеджеры в качестве ответной реакции стали пытаться наводить внутрипартийного порядка. Однако попытки введения внутри «Единой России» жесткой партийной дисциплины и ставки в регионах на ту или иную конкретную элитную группу неизбежно отталкивают остальные группировки, а с ними и тех избирателей, которые на них ориентируются.
Для кадровой политики партии власти характерны постоянные метания. С одной стороны, сохраняется тенденция на включение в партию любой ценой любых победителей любых выборов, кем бы они ни были ранее. С другой — не прекращаются попытки наведения «внутрипартийного порядка», нарушителей которого стараются исключать.
Две стратегии прямо противоречат друг другу, однако парадоксальным образом реализуются одновременно. Исключение нарушителей партийной дисциплины в условиях, когда все знают, что любого победителя постараются «добровольно-принудительно» принять в «Единую Россию», становится бессмысленным. При этом обе стратегии для партии власти являются тупиковым выбором из худшего: либо аморфная структура, которая сама развалится от внутренних конфликтов и на которую невозможно опираться, либо нечто более жесткое и структурированное, но тогда неизбежное снижение электоральных возможностей и риск проигрыша на выборах.
Реализация одновременно двух взаимоисключающих стратегий означает одно: внятной стратегии у партии власти нет вообще. Вместо решения реально имеющихся проблем и ответа на неудобные вопросы — их маскировка, попытка закрыть дыру в стене постером. Возникает ощущение, что партийные боссы практикуют аутотренинг, причем публичный: поражения переименовываются в победы, недовольные объявляются врагами и экстремистами. И, похоже, лидеров партии власти не интересует, верит ли в это кто-нибудь еще, кроме них самих.