Цивилизация
Вокруг проекта, который весьма условно называют «российской Силиконовой долиной», или коротко «Сколково», идет много разговоров, от натужного бодрячества — вот она, мол, настоящая модернизация, — до голого отрицания самой идеи. Но чтобы сделать вывод, нужно, конечно, хотя бы немного проанализировать то, что держат в голове идеологи этого проекта, в частности первый заместитель руководителя администрации президента Владислав Сурков. Он сделал по поводу проекта два развернутых заявления – в интервью газете «Ведомости» 15 февраля 2010 года и каналу «Вести 24» 21 марта этого же года.
Не буду комментировать все детали этих заявлений, а обращусь только к некоторым из них, по которым можно судить о степени проработанности идеи создания инновационной зоны «Сколково».
Прежде всего обращает на себя внимание демонстративный реверанс в сторону иностранных специалистов, которые должны прибыть в Россию и стать движителями проекта. Сурков заявил, что нам нужна «новая Немецкая слобода», и если в ней не будут жить и работать несколько нобелевских лауреатов (очевидно, нероссийского происхождения), то проект не будет удачным.
Давайте сначала разберемся с Немецкой слободой. Если обратиться, например, хотя бы к «Википедии» (видимо, Владислав Сурков этого элементарного действия не сделал), то можно узнать, что:
«первый большой наплыв иностранцев в Москву произошел еще во время Ливонской войны: тогда войска взяли так много пленных, что ими торговали в городе — за мужчину давали по гривне, а девка шла по пяти алтын. Часть ливонских пленников Иван Грозный поселил отдельно, и вероятно, они-то образовали первую в Москве Немецкую слободу, получившую такое название из-за того, что москвичи всех иноземцев прозвали «немцами», «немыми», то есть не говорящими по-русски. Находилась слобода на правом берегу Яузы, возможно несколько ниже по течению, чем основанная позже. Чтобы не тратиться на содержание пленных, царь Иван разрешил им выделывать и продавать вино, пиво и другие напитки, что обычно было монополией казны.
Первая Немецкая слобода исчезла в пламени и разбое Смутного времени. Но потом восстановилась: уже по переписи 1665 года там насчитывалось 204 дома, и там проживали представители почти всех национальностей Западной Европы. Забелели ряды аккуратных домиков на правильно распланированных улицах, зазеленели сады и палисадники, в разных местах поднялись здания нескольких церквей, и вся эта местность стала похожей на уголок Европы.
Немецкая слобода притягивала юного Петра I, как магнит: там жили необыкновенные люди, знающие, как строить корабли и обращаться с астролябиями, как веселиться без оглядки и как ухаживать за красивыми женщинами. Там Петр нашел своих первых учителей в морском деле Франца Тиммермана и Карштена Брандта, обучивших его приемам управления диковинным ботиком, найденным в измайловском сарае, там он познакомился с будущим закадычным другом Францем Лефортом. «В его доме, — рассказывал князь Борис Куракин, — первое начало учинилось, что его царское величество начал с дамами иноземскими обходиться, и амур начал первой быть к одной дочери купеческой, названной Анна Ивановна Монсова».
Немецкая слобода стала новым центром Москвы, где в противоположность Кремлю с его старинными дворцами, напоминавшими Петру все отжившее, старое, ненавистное ему, сосредоточивалось новое, нужное для поднимавшегося гиганта — России. Недаром стрельцы-заговорщики, для которых важно было возвратиться к прежним спокойным временам и которые страшились всего нового, непонятного и грозившего им непредсказуемыми осложнениями, намеревались «Немецкую слободу разорить и немцев всех порубить».
Уже зрелым человеком, прошедшим через многие испытания, царь Петр не забывал Немецкую слободу: здесь он принимал иноземных послов, держал совет с приближенными, здесь и развлекался» (конец цитаты из «Википедии»).
После этого исторического экскурса необходимо напомнить и о роли Петра I в жизни России. Здесь очень много мифологии, в основном прославляющей этого правителя. Но вот что пишет все та же «Википедия»:
«В целом реформы Петра были направлены на укрепление Российского государства и приобщение правящего слоя к европейской культуре с одновременным усилением абсолютной монархии. К концу правления Петра Великого была создана мощная Российская империя, во главе которой находился император, обладавший абсолютной властью. В ходе реформ было преодолено технико-экономическое отставание России от европейских государств, завоеван выход к Балтийскому морю, проведены преобразования во всех сферах жизни российского общества. В то же время народные силы были крайне истощены, разросся бюрократический аппарат, были созданы предпосылки (Указ о престолонаследии) для кризиса верховной власти, приведшие к эпохе «дворцовых переворотов».
Петр, несмотря на свою любовь к Немецкой слободе, не просто не освободил крестьян (как это уже было в Европе), но и фактически ввел в стране рабовладельчество, которое для России никогда не было характерно: вспомним казенные заводы, строительство Санкт-Петербурга.
По некоторым оценкам, при Петре население страны уменьшилось на четверть из-за непосильной эксплуатации и войн. Тем самым он фактически задержал продвижение России по европейскому пути более чем на 100 лет, вплоть до реформы 1861 года.
Такой вот исторический контекст призыва к появлению в России «новой Немецкой слободы». Этот сурковский пассаж вполне логично вытекает из его идеологической установки: российский народ не дозрел до полноценной демократии и ему вполне достаточен тот муляж этого понятия, который уже трещит по швам. Нам пока светит если не укрепление монархии, как это произошло при Петре, то по крайней мере усиление авторитарных тенденций – а как же еще проводить модернизацию этой неразумной, дремучей страны? И это предлагается следующему президенту, который придет к власти не в 1712, а в 2012 году?
Глубокое неверие в собственное общество (и просто элементарное незнание предмета) сквозит и в пассаже про нобелевских лауреатов, которых надо привлечь на работу в нашу страну. Ради чего эти выдающиеся люди приедут в Россию? Ради денег? Но не надо равнять ученых с Гусом Хиддинком. Их материальные проблемы давно обеспечены за счет и прежних достижений, и высокого статуса нобелевского лауреата. Оборудование? Думаю, что и здесь проблем на Западе нет. А вот «кое-что» отсутствует в России, и боюсь, будет отсутствовать еще очень долго.
Вот что пишет в своей статье «Как создать Кремниевую долину» один из крупнейших западных экспертов Пол Грэм (перевод опубликован в «Российской газете» от 17 марта 2010 года):
«Если вы хотите создать вторую Кремниевую долину, то вам необходим университет, но один из лучших в мире. Он должен быть достаточно хорош, чтобы притягивать лучших за тысячи километров (...).
Однако даже выдающегося университета недостаточно. Это лишь зерно. Его надо посадить в подходящую почву, иначе оно не прорастет. Чтобы инновационные проекты появлялись как грибы после дождя, университет должен быть расположен в городе, который имеет другие достоинства кроме университета. Как показывает опыт (...), привлекает город, имеющий индивидуальность. Он не должен производить впечатление только что сошедшего с конвейера, где всюду однотипные новостройки. Поэтому нельзя доверять правительству решение, каким быть будущему городу. И конечно, он должен быть пронизан духом молодости, потому что инновации – дело молодых».
Это описание процесса никак не подходит к «Сколково»: во-первых, нет университета (например, типа Стэнфорда) и не планируется его создать, во-вторых, находящийся рядом город Москва быстро теряет свою индивидуальность и поражен всеми пороками современной России, и в-третьих, власть (при активном участии Владислава Суркова) определяет, каким быть будущему этого проекта.
Но не менее интересно другое.
Силиконовая долина в том виде, в каком ее представляют себе наши идеологи, в развитых странах на самом деле уходит в прошлое.
Вот что пишет, например, известный американский социолог Ричард Флорида в книге «Креативный класс. Люди, которые меняют будущее», изданной в 2007 году:
«Мне трудно пропагандировать такие места, как Силиконовая долина, которые относятся к классическим высокотехнологичным сообществам с низким социальным капиталом, населенным индивидуалистами, не интересующимися политикой, актуальными проблемами или чем-либо еще за пределами их собственной жизни. Переход к такому обществу меня беспокоит. С другой стороны, я не думаю, что было бы желательно — или даже возможно — вернуться к тому типу общества, который существовал раньше. Он попросту не соответствует принципам, по которым люди живут и работают в креативной экономике. Существует реальная потребность в новой модели, и ее осознает растущее число людей. Все больше и больше участников моих интервью и фокус-групп уезжает из мест вроде Силиконовой долины, чтобы строить настоящую жизнь в реальном месте. Они хотят найти баланс между индивидуализмом и принадлежностью к некоему сообществу, причем не старообразному сообществу романтиков типа Патнэма, а новому, более открытому типу. Я считаю, что такие города, как Чикаго, Сиэтл или Миннеаполис, с их высокими показателями в «индексе креативности», богатым историческим наследием и развитым в разумных пределах чувством сообщества, обладают потенциалом для сочетания инноваций и экономического роста с аутентичным сообществом и более удачным образом жизни. За пределами США хороший баланс между открытостью, терпимостью и ярко выраженным чувством сообщества сумели достичь такие города, как Дублин и Торонто».
Это к вопросу о территориальных сгустках интеллекта уже не XX-го, а XXI века.
Но давайте вернемся к ярому западничеству Суркова, которое перерастает в недоверие к собственным интеллектуальным ресурсам России. Он говорит «Вестям 24»: «У нас есть прекрасные научные центры, которые созданы еще в советское время и в Сибири, и в Подмосковье, и во многих других регионах. Там работают прекрасные специалисты, высококвалифицированные ученые. Огромные достижения. Тем не менее решение такое принято, и оно не должно никого обижать. Мы должны понять то, о чем я уже сказал: наша задача – выйти на другую ступень цивилизации, наша задача не сделать евроремонт в нашем советском доме, наша задача — построить новую Россию с новой экономикой, и для этого иногда очень полезно вырваться в чистое поле. Мне кажется, даже архитектура имеет значение. Мне кажется, имеет значение социальная среда. Мне кажется, молодой человек, молодой ученый должен посмотреть вокруг себя и сказать: «Да, это лучшее место, это самое модное место, это самое комфортное место». Даже то, что вокруг человека, должно его вдохновлять. И в том числе по этим причинам, отчасти эстетическим, такой замысел у нас есть».
Интересно: «чистое поле», «другая ступень цивилизации», «новая Россия с новой экономикой», «архитектура и эстетика» в понимании Владислава Юрьевича – это только несколько тысяч гектаров «Сколково» во главе с купленными за бешеные деньги лауреатами Нобелевской премии и кучкой благородных российских бизнесменов, платящих за это? А всю остальную Россию списали в утиль или в лучшем случае будут использовать в качестве подмастерьев, обслуживающих представителей «другой ступени цивилизации»? А вдруг окружающее население, которое не берут в «новую Россию», начнет обворовывать коттеджи, в которых поселят очередных «немцев», или просто своим обшарпанным и безрадостным видом портить эстетику инногорода? Тогда не обойтись без пятиметрового забора вокруг «Сколково», фейс-контроля, строжайшей пропускной системы и всех прочих атрибутов нынешней Рублевки.
Я всегда был и остаюсь сторонником открытого общества и европейского цивилизационного выбора России. Но только всей России – Томска и Дубны, Новосибирска и Екатеринбурга, деревни Ивановки и поселка Дзержинский, и многих других близких и отдаленных мест. Однако для этого нужно начать с банальных вещей: отделить власть от собственности и оставить бизнес в покое, обеспечить реальную политическую соревновательность и свободу СМИ. Вот тогда в России – не по указке сверху и без всяких идеологических штучек – начнут формироваться жизнеспособные точки (не обязательно территориально сконцентрированные) инновационных прорывов, которые можно будет на каком-то этапе и поддержать государству при помощи, например, льготного налогообложения, разумного таможенного режима и т. п. регулятивных мер. Я верю, что вероятность такого развития событий все же выше нуля.
