Цивилизация
Покушение на президента Ингушетии Юнус-Бека Евкурова напоминает России о реальном состоянии ее кавказской политики и степени контроля федерального центра над Кавказом. Стабилизация на Кавказе, считавшаяся едва ли не главным достижением путинского президентства, как была, так и остается фикцией.
Круг замкнулся: реальное положение России на Кавказе с 22 июня 2004 года, момента дерзкого нападения боевиков на Назрань, до 22 июня 2009 года, момента покушения на президента Ингушетии Юнус-Бека Евкурова, по существу не изменилось. Очевидно, что факт гибели Масхадова или Басаева, сдача центром Чечни Рамзану Кадырову или попытки поставить на Ингушетию вместо рассорившегося со всеми местными легальными и теневыми политическими силами генерала ФСБ Мурата Зязикова гвардии полковника Юнус-Бека Евкурова, никак не связанного с прежними внутриингушскими разборками, не меняют ситуацию по существу.
Кремль не контролирует ситуацию на российском Кавказе в той мере, чтобы считать находящиеся там субъекты федерации обычными регионами.
Россия по-прежнему не застрахована ни от убийства министра внутренних дел Дагестана прямо на свадьбе, ни от попытки убить нынешнего президента Ингушетии точно таким же способом, каким пытались убить пять лет назад прежнего, ни от повторения трагедии Беслана.
Проблема в том, что у России по-прежнему нет никакой стратегии на Кавказе — есть лишь тактика относительной и во многом искусственной стабилизации в каждой конкретной республике. В некотором смысле
Кавказ до сих пор не стал органичной частью российского государства, Россия не «переварила» свой Кавказ, к которому теперь, в результате войны с Грузией, добавились Южная Осетия с Абхазией.
После покушения на Евкурова федеральный центр в отношении Ингушетии оказался на такой же политической развилке, на которой был в Чечне после убийства Ахмата Кадырова. Первый уровень выбора — какой вариант подавления террористического подполья избрать. Можно пойти по зязиковскому пути, уповать на федеральные спецслужбы при президенте республики, который не идет ни на какие контакты с местным населением и сам ничего не контролирует. Этот путь никакого реального и прочного мира Ингушетии не принес. Можно по евкуровскому — продолжать попытки разговаривать со всеми политическими силами в республике. Но после такого покушения идти этой дорогой федеральный центр захочет едва ли. Скорее
возрастает вероятность объявленной или необъявленной полномасштабной и бессрочной контртеррористической операции в масштабах всей республики.
Второй уровень выбора связан с типом управления республикой. Если в ней будут хозяйничать федеральные силовики — это означает фактическое отсутствие полноценной гражданской власти, латентную войну. Повторение чеченского опыта и поиск «ингушского Кадырова» (большой вопрос, есть ли реальные кандидаты) — будет знаменовать дальнейшее самоустранение России от решения кавказских проблем. Опять же, сейчас даже страшно делать прогнозы, как будет выглядеть ситуация в Чечне, случись что с Рамзаном Кадыровым, — жестко замкнутая на одну персону вертикаль власти на взрывоопасном Кавказе имеет совершенно другие издержки и куда большие опасности, чем такая же вертикаль в масштабах России. На Кавказе «управляемую тандемократию» не заведешь — там люди привыкли подчиняться или не подчиняться одному «хозяину».Опять же,
по какому пути ни пошла бы Ингушетия после покушения на Евкурова, возникает набор крайне неприятных для российской государственности вопросов.
Во-первых, какой регион будет следующим для «чеченизации», кого еще оставит федеральный центр? Во-вторых, если у каждой кавказской республики будет своя система власти (в Дагестане, например, «кадыровский» вариант невозможен в принципе — слишком много там живет разных народов, из-за чего приходится сохранять систему национальных квот на должностные посты), каким образом Россия намерена делать эти территории органичной частью единой, пусть и федеративной, страны? В-третьих, кто ведет террористическую войну с Россией, если все сколько-нибудь известные обществу главари террористического подполья вроде бы уничтожены? В-четвертых, не воспроизводится ли это подполье политикой российской власти, представляет ли себе эта власть реальный религиозный, социальный, ментальный расклад в каждой из кавказских республик?
Вопросов можно задавать множество, а ответы на них остаются столь же неясными, как и в 20-е годы ХIХ века или в эпоху кавказских войн 90-х годов прошлого столетия.
«Ускользающий» Кавказ по-прежнему не стал органичной частью российского государства, равно как населяющие его народы не стали органичной частью российского народа.
Причем происходит это независимо от уровня лояльности конкретных национальных элит или местного населения российской власти и России как таковой. Мы так и не знаем, чего реально хотят люди, посылающие «смертника» убивать президента Ингушетии. Официальное объяснение — «они хотят дестабилизировать ситуацию». Но такие объяснения описывают ситуацию на российском Кавказе уже почти два века и в третьем, с тех пор, государстве на территории России. За это время уже можно было бы подобрать и другие объяснения.
