Цивилизация
По данным Госкомстата, в 2008 году произошло четыре забастовки. Комментировать эти данные смешно и немного неловко. Неловко, поскольку что можно требовать от статистиков, если им определено фиксировать только те остановки работы, которые связаны с законными забастовками. А смешно потому, что эти цифры, призванные описывать важнейшую особенность трудовых отношений, характеризующую качество диалога работодателей с работниками, не имеют ничего общего с действительностью.
Стачки, которых не было
Прежде всего, смех вызывает количество случаев. С помощью простого контроля за сообщениями о забастовках в интернете, который я веду, в прошлом году удалось зафиксировать 93 случая трудовых конфликтов. Наверняка это не исчерпывающие данные: что-то не попало в поле зрения журналистов, не все опубликовано в интернете.
Возникает вопрос: а зачем статистиками производится такой показатель? Ведь он именно производится, т. е. существуют формы учета, которые собираются в регионах, обобщаются, данные передаются в центр, там проверяются и, наконец, публикуются. Это целая технология, а на выходе – цифра четыре? Причем в нее не включена прошлогодняя забастовка на «Форде», забастовка подмосковных железнодорожников, питерских докеров, серия забастовок на уральских рудниках и многие другие. Причина простая – эти забастовки были незаконными, т. е. проходили не по схеме, предписанной российским Трудовым кодексом, который предусматривает долгую, сложную и очень противоречивую процедуру организации коллективного трудового спора, которая может закончиться забастовкой. Тогда что отражает эта цифра?
Если рассматривать цифру о четырех забастовках, то хочется понять, почему за пределами статистического внимания остаются события на «Форде», в питерском порту или на «Красной шапочке»? Ведь часть из них имела колоссальный резонанс. Про забастовку на «Форде» были напечатаны сотни статей, деятельность профсоюза и администрации в этом конфликте стала предметом не только обсуждения, но даже изучения, как в профсоюзах, так и в бизнес-школах.
Попробуем внимательнее рассмотреть, сколько таких случаев и почему случаются акции протеста работников в последний год с небольшим. Сначала об общем количестве: уже говорилось, что
в 2008-м удалось найти упоминания о 93 трудовых конфликтах, т. е. акциях работников, направленных на защиту своих социально-трудовых прав. А в 2009-м за пять месяцев зафиксировано 99 конфликтов – больше, чем за весь прошлый год.
Много это или мало? Если брать относительные размеры, например, в расчете на 100 тысяч работающих, то цифра будет незначительная. Но трудовые конфликты – это вызревшие события, в которых уже нет элемента случайности. Если люди остановили работу, вышли с протестом, то значит, для них преодолен какой-то рубеж. Поэтому такие конфликты надо анализировать не только с помощью закона больших чисел, но как феномены, уникальные события – ведь за каждым из них стоит тяжелейшая социальная драма.
Стачки и забастовки опасны, прежде всего, тем, что они являются самыми мощными детонаторами политических взрывов.
Хрущевский отказ от сталинизма был вызван в том числе и восстаниями в лагерях, грозившими выплеснуться за пределы ГУЛАГа. А забастовка шахтеров в 1989 году оказала куда большее влияние на ослабление позиций партийной номенклатуры, чем бушевавший в мае — июне Первый съезд народных депутатов СССР, где пассионарные демократы безуспешно пытались преодолеть сопротивление «агрессивно-послушного большинства». О том, что боязнь трудовых конфликтов у властей не исчезла, свидетельствует истерика, устроенная по поводу статьи Евгения Гонтмахера, всего-то изложившего возможный сценарий перерастания забастовки в моноотраслевом городе в социально-политический конфликт. За это автора и газету даже попытались обвинить в экстремизме.
В девяностых было проще
Что собой представляет трудовой конфликт образца 2008–2009 годов? Чаще всего его приравнивают к понятию забастовка, т. е. полная или частичная остановка работы предприятия. Действительно, 57% зафиксированных за шестнадцать месяцев конфликтов связано с забастовками. Правда, если брать докризисные месяцы (январь – август 2008 года), то доля таких акций составляла почти две трети. В условиях кризиса доля конфликтов-забастовок стала уменьшаться, зато стало нарастать количество акций, связанных с демонстрацией своего протеста, своих требований и проблем. Увеличивается число таких акций, как митинги, пикеты и протесты за пределами предприятий – возле проходной, на площади, перед мэрией. Это означает только одно –
конфликты выходят за пределы предприятий. Почему? Да потому что нет возможностей для диалога работников с работодателями или этот диалог не дает результата! Поэтому работники выносят трудовые конфликты за пределы предприятия и предъявляют требования на более значимом социальном уровне.
И это очень печально, потому что повторяется ситуация 1990-х годов. Из анализа многочисленных забастовок очевидна логика тогдашнего раскручивания конфликтной спирали. Сначала работники пытаются решить свою проблему внутри предприятия в диалоге с работодателем. Если это не удается, то появляется элемент демонстрационности – требования начинают предъявляться властям, депутатам, журналистам – всем, кто захочет выслушать. Обычно это делают работники отдельных предприятий, но вскоре они обнаруживают, что у их соседей ситуация очень похожая, и объединяются, выдвигая подобные, а потом и общие требования. Затем степень демонстрационности усиливается и переходит в форму агрессии, направленной на самих себя, – голодовки, забастовки в экстремальных условиях (подземная забастовка шахтеров), демонстративные самоубийства (были и такие). Но если и эти меры не помогали, то агрессия направлялась уже вовне – происходили захваты директоров, офисов компаний, мэрий, перекрытие трасс и железных дорог. Только теперь мотив был такой: «Если нам плохо, то и другим будет несладко!» Следующей стадией должны были стать кампании гражданского неповиновения, но, к счастью, до этого не дошло. После 1998 года власти дали ясный сигнал работодателям о необходимости взаимодействия с работниками, да и экономическая ситуация стала меняться в лучшую сторону. Трудовые конфликты вернулись в пределы предприятий и почти десять лет разрешались там теми способами, которые были доступны в рамках отечественной управленческой культуры.
Нынешняя ситуация отличается от прежней тем, что нет постепенного нарастания уровня конфликтности. Только за май и начало июня зафиксировано почти все, с помощью чего можно выражать свой протест.
Остановки работы на предприятиях – пожалуйста, от мойщиков вагонов в Магнитогорске до продавщиц «Детского мира» в Москве. Митинги возле предприятий организуют ивановские текстильщики и всеволожские автомобилестроители. Голодовки – красноярские стюардессы, байкальский ЦБК. Самоубийства – хабаровская стюардесса и красноярский авиатехник. Наконец, Пикалево, которое прошло все этапы от выдвижения требований до перекрытия трассы. Это край! Неслучайно не поддающийся никакому давлению премьер-министр вынужден был приехать и добиться удовлетворения всех требований работников. Беда только в том, что всюду ему не поспеть, а в стране одновременно в нескольких местах раскручивается маховик конфликтности.
В девяностых, похоже, было проще, и конфликтность нарастала постепенно – сначала забастовки, потом голодовки, потом перекрытие трасс. А теперь все может быть одновременно, разные стадии в разных местах.
Профсоюз шагает впереди
Ощущение дежа-вю усиливает анализ причин трудовых конфликтов.
Главная причина современных российских трудовых конфликтов – это задержки и невыплаты зарплаты. Причем, если до кризиса по этой причине разгорался каждый второй конфликт, то с началом кризиса по этой причине начинается две трети конфликтов.
И это особенно странно. Ведь вроде бы по сравнению с 1990-ми годами изменилось очень многое. Изменилась экономика – в ней больше возможностей и денег, изменилась правовая ситуация – появилось новое трудовое законодательство, новый Гражданский и Налоговый кодекс. Появилась корпоративная культура и деловая этика – во всяком случае, об этом много говорится – пишутся книги и научные труды, проводятся тренинги и читаются курсы в университетах. Откуда же снова взялись неплатежи? И почему со всем этим расширившимся арсеналом средств регулирования трудовых и производственных отношений невозможно остановить эскалацию конфликтности?
Ответ дают цифры. Менее 20% конфликтов, как до кризиса, так и при нем, протекают в институциональных формах, т. е. в формах, предусмотренных законом для таких случаев – коллективного трудового спора и остановки работы «по заявлению» из-за задержки зарплаты. А остальные 80% конфликтов проходят либо как стихийные забастовки, либо как общегражданские акции. И отсюда следует еще один вывод –
современное трудовое законодательство и сложившаяся система управления трудом на предприятиях непригодны для регулирования трудовых отношений. Ни то, ни другое не служит инструментом разрешения противоречий и выгоняет протестующих работников на улицы, за пределы предприятий, заставляя их искать какие-то иные формы для выражения своей позиции.
Ну и последний сюжет, который связан с тем, как организованы работники, решившиеся на какие-то акции по защите своих трудовых прав. В докризисные времена в 62% случаев работники действовали самостоятельно, профсоюзы участвовали в организации акций только в каждом третьем случае. Это плохие цифры для профсоюзов, но вполне объяснимые. Тяжелая ответственность, наступающая в случае признания забастовки незаконной, а акцию протеста – экстремисткой, остужает головы самых горячих профсоюзных бунтарей. Поэтому они чаще всего дистанцировались от действий работников и в лучшем случае брали на себя функцию вынужденных координаторов акций. Но в условиях кризиса картина стала меняться. Доля стихийных акций уменьшилась до 50%, а доля акций с участием профсоюзов выросла до 42%. Причем в конфликты стали вмешиваться и вышестоящие профсоюзные органы, как региональные, так и центральные, чего до кризиса практически не было. Все было бы нормально, если не забывать о том, что конфликтов, протекающих в рамках институциональных форм, очень мало.
Профсоюзы стали участвовать в организации стихийных и общегражданских акций, т. е. они стали радикализовываться.
И это несмотря на то, что ответственность за незаконные акции и забастовки не изменилась. Так что ситуация не только выталкивает работников за ворота предприятий, все чаще они выходят оттуда организованными.
Остановить волну
Можно ли остановить нарастающую эскалацию трудовой конфликтности? Даже простой анализ позволяет понять – ситуация выходит из-под контроля. Предписанная государством процедура разрешения трудовых споров неэффективна – об этом говорилось много. Приводились аргументы на основе анализа конкретных случаев, эффективности правовых процедур, сравнения с другими странами. На все эти аргументы ответ был один – ну не бастуют же, зачем что-то менять, когда и так все нормально? Ну вот появилась информация, позволяющая утверждать, что не все нормально, что закон мало что регулирует, что ситуация складывается иначе, чем предписано. Выражаясь словами премьера, «амбиции, непрофессионализм и жадность» работодателей выталкивают работников на улицы, при этом конфликт перекладывается на власть. Простые и однозначные претензии, которые предъявлялись к работодателям по поводу занятости и зарплаты, теперь будут предъявляться властям, которые, в общем-то, эти проблемы решать не могут и не должны.
Но, как бы там ни было, эту стихию необходимо обуздывать. В качестве первоочередной меры можно порекомендовать такую: власть должна дать ясный сигнал – трудовые конфликты должны решаться на предприятиях, нужно договариваться и искать взаимоприемлемые решения внутри. Это накладывает взаимные обязательства на обе стороны. Работодатели должны стать более ответственными и открытыми перед своими работниками. А работникам и профсоюзам необходимо научиться быть организованными и грамотными, чтобы вести с работодателями полноценный диалог, не требовать невозможного и не упускать положенного.
К сожалению, много времени потеряно. Останавливать волну нужно уже сейчас, а диалоговая культура не возникает одномоментно, нужны время и усилия. Но для того, наверное, трудные времена и существуют, чтобы что-то изменить, чему-то научиться.
Автор — ведущий специалист социально-экономических программ Центра социально-трудовых прав.
