Цивилизация
Есть народные артисты, а есть артисты «народообразующие». Первые просто очень любимы людьми, они кумиры, звезды, небожители. Вторые кроме всех внешних атрибутов популярности своим творчеством еще и говорят что-то важное о народе, стране и человеке как таковом. Олег Янковский, несомненно, из числа «народообразующих». Человек с элитарной внешностью и «немассовыми» манерами, практически не сыгравший ни в кино, ни в театре ни одного типично советского человека или народного героя, не особенно светский, не скандальный, снимавшийся и в массовых кинохитах, и в культовых фильмах «страшно далекого от народа» авторского кино (у того же Андрея Тарковского), а также в картинах вроде бы совершенно проходных, почему-то оказался одним из любимейших артистов страны. Да еще и лицом сначала советского, а потом и российского кино в мире.
Каждый, кто видел игру Янковского в театре, где никакая камера оператора, никакой монтаж не могут ничего исправить или скрыть, подтвердит: его талант всегда «преодолевал» отличные внешние данные, часто мешающие актерам, а все его роли всегда говорили нам о нас нечто главное, важное, необходимое.
В кино он не играл или почти не играл однозначно положительных героев. Но каждый его герой становился личностью, потому что личностью был сам актер. Его барон Мюнхгаузен оказался не обаятельным легкомысленным сказочным лгуном, а свободным человеком, драматически не уживающимся с порабощенным условностями человечеством и взлетающим над окостенелым миром на воздушном шаре Мечты. Его Волшебник из «Обыкновенного чуда» показывал, как можно обращать власть над миром в добро, а не в удовлетворение собственных амбиций и упоение всевластием. При этом всесильный, обреченный на бессмертие Волшебник был слаб и несчастен: он не мог смириться с тем, что должен неизбежно пережить любимую жену, что ему предстоит навсегда утратить способность очаровываться и удивляться.
Никогда не демонстрировавший своих политических пристрастий, Янковский сыграл в советское время отнюдь не в захаровских фильмах (где политический подтекст всегда был очевиден) по крайней мере две роли, просто взрывавшие официальные представления об истинных проблемах советского человека. В драме «Полеты во сне и наяву» это был кризис среднего возраста, чеховские метания человека, расставшегося с иллюзиями молодости и не понимающего, как, зачем и чем ему жить дальше. Оказывается, такие проблемы могли возникать и у «советского человека», оказывается, он не «колесико и винтик», у него есть душа, и она болит. Оказывается, он прежде всего человек и уж потом советский. В комедии «Влюблен по собственному желанию» рабочий-раздолбай (роль, внешне менее всего ассоциирующаяся с обликом Янковского) учился искусству любить другого человека, находить привлекательные черты во внешне непривлекательной женщине (ее замечательно сыграла Евгения Глушенко). И вдруг выяснялось, что именно это умение любить другого, а не верность партии и правительству, не подвиги на производстве, не партбилет, не общественная работа способны вочеловечить животное в человеческом облике.
Янковский был одним из немногих актеров, совершенно не изменившихся при перемене исторических и политических обстоятельств.
Его жизнь в профессии словно и не заметила сначала наступления горбачевской оттепели, потом распада СССР, затем противоречивых 90-х с попыткой России наконец заложить основы свободного существования, а после реакционных 2000-х с возрождением питаемых нефтегазовыми деньгами имперских комплексов вечно больной манией величия страны. Он всегда играл «о вечном», а потому и существовал в профессии вне времени, над временем.
Наверное, самой его «политической» ролью оказалась последняя, в фильме Павла Лунгина «Царь». А сыграл Янковский митрополита Филиппа (Колычева) — того самого, который, воспользовавшись статусом предстоятеля Русской православной церкви, пытался отменить опричнину, умерить по возможности нараставшее бесовское насилие Ивана Грозного против собственного народа. К слову, и в предпоследней своей роли — в мюзикле «Стиляги» — уже с совершенно другой стороны, в другом веке, в другой истории, он опять рассказывал нам о вечной борьбе человека с несвободой окружающего мира, с несовершенством собственного тела и духа, со смертью, даже со скучным календарем, к которому так хочется прибавить еще один день. Не для себя, для всего человечества.
Олег Янковский показывал нам самим и миру Россию как страну, где люди не боятся задавать себе самые страшные и глубокие вопросы о человеке, где личность все равно пробивается сквозь железобетонные конструкции государства, где культура не ограничивается службой, становясь служением.
Поэтому теперь, когда он умер, каждый из нас потерял часть себя. Он ушел от каждого из нас, этот вещий Олег — актер, пророчески воплотивший в театре и на кинопленке наши собственные человеческие судьбы.
