Цивилизация
4 ноября одновременно с выборами президента США во многих штатах прошли местные референдумы по различным вопросам устройства общественной жизни. В Калифорнии, например, по его результатам было отменено разрешение однополых браков, которое ранее ввел парламент штата. А в Мичигане 63% избирателей высказались за легализацию марихуаны для неизлечимых больных, на которых плохо действуют обычные обезболивающие. До этого таких людей, если они попадались, привлекали к ответственности за выращивание и хранение наркотика наравне с профессиональными драгдилерами.
Вынести вопрос на референдум помимо гуманных соображений побудила несговорчивость присяжных: они регулярно оправдывали обвиняемых, которые ссылались на медицинские показания. Закон не предусматривал такого основания оправдания, и закону пришлось измениться.
Тогда же, в начале ноября, председатель комитета по безопасности Государственной думы РФ Владимир Васильев инициировал законопроект «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам противодействия терроризму». Речь в нем идет о серьезном увеличении максимально возможного наказания за такие деяния, как захват заложника (ст. 206), участие в незаконном вооруженном формировании (ст. 208), массовые беспорядки (ст. 212), государственная измена (ст. 275), шпионаж (ст. 276), диверсия (ст. 281). Трудно сказать, есть ли в этом ужесточении реальный смысл: по тем статьям, верхний предел санкции которых предлагается ужесточить с 20 лет до пожизненного, осужденные и сегодня нечасто доживают до выхода на свободу, а виновные до приговора.
Гораздо сильнее беспокоит содержащееся в том же законопроекте предложение изъять «антигосударственные» составы преступления из подсудности присяжных заседателей. Это может стать самым серьезным ударом по российскому суду присяжных за все 15 лет его существования.
Сейчас с присяжными может быть рассмотрено любое уголовное дело, поступившее в Верховный суд субъекта федерации, если того желает подсудимый. Как правило, это убийства, сопряженные с разбоем, иногда на бытовой почве. Но попадаются и нетяжкие преступления вроде неуважения к суду (ст. 297 УК). Общее правило таково: любое преступление, даже небольшой тяжести, может случайно оказаться на рассмотрении суда присяжных (по совокупности обвинений), но все наиболее тяжкие преступления попадают в число подсудных ему дел.
Такова в основном и мировая практика. Конституция России дает парламенту право самостоятельно решать, какие из менее значительных преступлений отдавать на рассмотрение присяжных (ст. 47), но категорически требует этого для преступлений, караемых смертной казнью (ст. 20).
Чем тяжелее потенциальное наказание, тем больше человек нуждается в гарантиях непредвзятости и независимости суда. Кроме того, только присяжные, но не судьи могут заблокировать действие чрезмерно сурового закона и вынудить власти пойти на его изменение. Так было, к примеру, в Англии с законом, каравшим подделку денег смертной казнью. В 1830 году триста банкиров обратились в английский парламент с петицией о снижении наказания фальшивомонетчикам, поскольку присяжные систематически выносили оправдательные вердикты, делая осуждение заведомо невозможным. Как только закон смягчили — все стало на свои места.
С точки российских парламентариев, англичане (как и американцы в Мичигане) поступили неправильно: следовало не снижать санкции, а просто передать все эти дела профессиональным судьям, готовым применять любой закон таким, каков он есть.
Законопроект Васильева в отличие от Конституции вообще не рассматривает суд присяжных как право обвиняемого на защиту — только как инструмент в руках государства, который больше подходит для одних целей и меньше для других. Исходя из этого, указывается, что профессиональные судьи рассматривают обвинения в антигосударственных преступлениях более эффективно, чем присяжные, значит, им и следует этим заниматься. У комитета по безопасности и более серьезные претензии к присяжным, чем недостаточная юридическая компетентность: «в южных регионах России участились факты вынесения коллегиями присяжных заседателей оправдательных вердиктов в отношении подсудимых <...> осуществлявших террористическую и иную преступную деятельность на территории России».
Впрочем, на такие голословные обвинения сам же комитет и дал твердую отповедь в отрицательном заключении на законопроект об изъятии терроризма из подсудности присяжных: «судьба вердикта зависит в первую очередь от качества обвинения и степени доказанности вины подсудимого. Участие присяжных заседателей в отправлении правосудия предусматривается частью 2 статьи 20, частью 2 статьи 47 и частью 4 статьи 123 Конституции Российской Федерации и является гарантией соблюдения прав лиц, привлекаемых к уголовной ответственности. Учитывая, что проект противоречит концептуальным основам действующего конституционного и уголовно-процессуального законодательства, Комитет Государственной Думы по безопасности не поддерживает указанный законопроект и рекомендует Государственной Думе отклонить его при рассмотрении в первом чтении». Заключение подписано председателем комитета Владимиром Васильевым. Правда, оно касалось другого проекта, внесенного парламентом Кабардино-Балкарии два с половиной года назад. Очевидно, с тех пор концептуальные основы конституционного и уголовно-процессуального законодательства все-таки поменялись, поскольку новый,
одобренный комитетом проект Васильева идет по пути ограничения компетенции суда присяжных еще дальше, отбирая у них дела не только о терроризме, но и о шпионаже и государственной измене.
Если история вообще чему-нибудь учит, это очень дурной симптом.
Во всех странах, где существует суд присяжных, он так или иначе подвергается критике. В Испании его ввели в 1995 году, и почти сразу последовало оправдание баскского террориста Мигеля Отеги, застрелившего двух полицейских, и вызванная этим вердиктом волна возмущения по всей стране. Похожие случаи происходили во многих странах, и разница только в том, как власти на них реагировали. В США в том же году жюри, в котором преобладали афроамериканцы, вопреки веским уликам оправдало известного чернокожего актера Симпсона по обвинению в убийстве жены и ее любовника. В России было дело Ульмана, расстрелявшего в Чечне мирных жителей и дважды оправданного ростовскими присяжными. Подобные случаи всегда вызывают негодование, но, если они становятся поводом для пересмотра подсудности суда присяжных, это ничего не говорит о присяжных и многое о том, кто принимает такое решение.
Самый простой выход — упразднить суд присяжных как таковой — наверное, соблазнял многих правителей. Но решались на эту прямолинейную и слишком уж нелиберальную меру только самые отчаянные — Ленин, Пилсудский и Уго Чавес.
Гораздо чаще в ход шли полумеры, частичное сокращение круга обвинений, подсудных присяжным. Именно такая контрреформа была проведена в России в 1879 году, после оправдания присяжными Веры Засулич, покушавшейся на петербургского генерал-губернатора Трепова. Тогда, как и сейчас, в одном пакете с мерами против терроризма заодно изъяли из подсудности присяжных обычные дела, по которым бывало раздражающе много оправданий: проживание без прописки, сопротивление властям.
Александра II это, как известно, не спасло.
Изъятие антигосударственных дел из числа тех, что могут рассматриваться заседателями, станет самым серьезным ударом по российскому суду присяжных за полтора десятилетия его существования.
Автор — преподаватель Российской академии правосудия при Верховном и Высшем арбитражном судах РФ.
