По размеру ВВП России удалось догнать стран-середняков, и теперь наша страна уже дышит в спину глобальным лидерам. И, похоже, на этом эпоха 2000-х, время мира и любви с Западом, заканчивается — теперь мы конкуренты, и мини-кризис в отношениях с Великобританией, возможно, задает модель политических взаимоотношений со странами ЕС и США на годы вперед.
Чуть более пяти лет назад, в начале века, был выдвинут лозунг «Догоним Португалию!». Предполагалось, что в результате удвоения ВВП наша страна догонит по экономической мощи тогдашних аутсайдеров ЕС (новые члены были не в счет).
Помню, что тогда эта цель казалась многим недостижимой, темпы роста ВВП были хронически недостаточными, реформы недоделанными и т. д. Даже самые отъявленные оптимисты из числа экономистов признавали разве что решаемость этой задачи.
Прошло пять лет. И оказалось, что жизнь куда смелее любых оптимистов. По данным Всемирного банка, сопоставившего ВВП экономик разных стран по итогам 2006 года, Россия заняла 11-е место. С показателем в $920 млрд мы обогнали Португалию так, что уже она является безнадежно отстающей страной — 34-е место, ВВП — $192 млрд.
Теперь экономическая реальность переменилась. Россия уже не пытается догнать европейских аутсайдеров, она уверенно перегнала многие более благополучные европейские страны — Швейцарию, Швецию, Нидерланды, Польшу.
До лидеров ЕС, членов G7, нашей стране еще далеко. С Италией, Францией, Англией разрыв почти двухкратный, с Германией — почти трехкратный. Но темпы роста российской экономики по-прежнему вот уже восьмой год подряд высоки и, вероятно, останутся столь же стремительными и в ближайшем будущем. Поэтому, когда первый вице-премьер Сергей Иванов говорит, что к 2020 году российская экономика войдет в первую пятерку, сложно относиться к этому исключительно со скепсисом — пример гонок за Португалией должен был многому научить пессимистов.
И складывается впечатление, что российское дыхание в спину начинает чувствовать и Запад, который, кажется, увидел в России глобального конкурента — впервые за 15, если не 20–25 последних лет.
Первым симптомом такого изменения стал, похоже, нынешний российско-британский мини-кризис. В принципе, кажется, что он возник абсолютно на пустом месте. Думаю, что убийство Литвиненко не первый случай в британской истории, когда убийца британского подданного (пусть даже и на британской земле) не был выдан английскому правосудию. Уверен, что такие примеры имели место даже в новейшей истории — наверняка подозреваемыми в смерти британских подданных случалось быть и америкаканцам, и израильтянам, и гражданам многих других стран, которые не выдают своих подданных никому, в том числе и Великобритании. К чему такая резкость в данном случае? Если дело в изотопах, то почему, проявив последовательность и принципиальную позицию, не обнародовать результаты вскрытия Литвиненко?
Не вполне убедительна и аргументация российской стороны, пытающейся объяснить конфликт сменой власти в Великобритании. Якобы новый премьер-министр и глава МИДа не могли пройти мимо этого скандала и, воспользовавшись им, продемонстрировали нарочито твердую позицию, чтобы завоевать доверие избирателей. Уверен, что у них для этого были и более простые решения, чем ссориться с непредсказуемой Россией.
Как мне кажется, у этого конфликта есть скрытые причины, более важные, чем полоний или новый глава МИД Британии.
Поэтому крайне интересным мне представляется объяснение происходящего, которое дал Роланд Нэш из «Ренессанс капитал» в своей аналитической записке, посвященной мини-кризису. Он напоминает, что в далеком 2000 году посольство Британии в России убедило едва вступившего в должность Тони Блэра как можно раньше совершить визит в Москву. Посещение российской столицы тогда казалось неочевидным мероприятием, тем более для одного из первых зарубежных визитов нового премьера — Россия еще не оправилась от финансового кризиса и скорее лежала в руинах, чем напоминала один из центров мировой силы.
Однако Блэр последовал рекомендации посольства и не прогадал. Россия стремительно вернулась в число участников глобальных процессов. И Британия по меньшей мере до середины 2002 года была теснейшим внешнеполитическим партнером России. Блэру удалось перехватить Россию у Германии, которая поддерживала тесные отношения с нашей страной с середины 80-х. Причем перехватить именно в тот момент, когда, отойдя от «похмелья 90-х», Россия оказалась востребованной, стала по-настоящему представлять интерес для мирового сообщества. Британия первой почувствовала эту перемену и, надо полагать, смогла извлечь из этого определенные выгоды для себя.
Нэш считает, что пикировка с Москвой, которую, едва вступив в должность, затеял Гордон Браун, не менее символична, чем семилетней давности визит Блэра в Россию. По его мнению, Британия вновь первой почувствовала перемену, которая вскоре произойдет в отношении к России у всех стран Запада. Подобный жесткий стиль в отношении нашей страны, вероятно, станет нормой на ближайшие годы.
Действительно, окрепшая Россия изменила и свою внешнюю политику. Убедившись, что принятые в 90-е увещевания ничего не дают, наша страна стала гораздо более агрессивной. С помощью энергичных превентивных мер удалось предотвратить расширение НАТО за счет Украины и Грузии, заблокировать антииранскую кампанию и признание независимости Косова, затруднить расширение ПРО в Европе и так далее.
Наша страна уже не клиент и не партнер, Россия — конкурент, вызов, на который Западу надо найти адекватный ответ.
Возможно, что этот ответ первой нашла Британия, занявшая по отношению к Москве нарочито жесткую позицию. Возможно, что нас ждет еще череда аналогичных мини-кризисов, возможно, вскоре это будет восприниматься как естественное состояние нашей внешней политики — подобно тому, как последние 7 лет все двери были открыты если и не перед русскими, то уж точно перед Владимиром Путиным.
Единственное, чего стоит опасаться в этой связи, так это того, что мини-кризисы перерастут заявленный размер и станут вполне себе полноценной международной конфронтацией.
Как бы тогда ко времени проведения Олимпиады в Сочи нам не вернуться к реалиям времени проведения подобных игр в Москве.