Цивилизация
Быть родителем сегодня — это практически приговор. Не счастье, не радость, не «таков порядок вещей» — а какая-то вечная каторга. Отовсюду, из каждого утюга транслируется идея, что родители перед детьми в пожизненном, неоплатном долгу.
Родители должны много работать, чтоб обеспечить дитятке жизнь «не хуже, чем у других» и студию к восемнадцатилетию... и родители должны отказаться от работы и самореализации, чтоб проводить время с ребенком, неустанно его развивать.
Родители должны дать хорошее образование ... и должны не лезть к отпрыску, если он решил пойти в официанты. Родители должны избавить маленького человека от домашних забот, обсуждения семейных проблем... и должны подготовить его к жизни. Кто этой жертвы требует и зачем — непонятно, но неумолимая правда в том, что, если кто-то сегодня на жертву сию не способен, то он враг собственным детям.
Говорили тут с подростками об одном таком откосившем от жертвы персонаже на уроке литературы — разбирали «Станционного смотрителя». Прелюбопытный, скажу вам, рассказ, вот прям про печали наших дней — про токсичных родителей и их неблагодарных детей! Интересная вышла дискуссия.
Дискуссия, правда, получилась не сразу. Первой реакцией после прочтения у детей была жалость. К Самсону Вырину. Я порадовалась про себя, конечно, но какая дискуссия, когда жалость, это что сидеть да вздыхать что ли: «Ах, жизнь, я не понимаю тебя»? Ну стала развивать тему. «А Дуню, — спрашиваю, не жалко? А порассуждать?» Начали вяло думать, я им дровишек давай подкидывать. Предлагаю, значит, взглянуть на ситуацию иначе.
Живет, стало быть, прекрасная девушка с отцом неудачником на какой-то богом забытой станции — жизнь буквально проходит мимо, проскакивает на глазах тройками, бричками, изредка «каретами в шесть лошадей». И вот томись в этом всем без любовного трепета в сердце, варись в быту, который отъедает каждый день от души по куску, стирай, гладь, готовь, обслуживай родителя, который к старости того и гляди сопьется, да еще и замуж от него не сбеги, потому что «на кого ж ты меня покидаешь».
Смотрю, девчонки, оживились, героиня им стала как-то понятнее, но еще сомневаются. У парнях и вовсе в глазах недоверие: «Марина Анатольевна, это вы нас так троллите, да?» «Почему, — спрашивают, — нормально отец с дочерью не могли договориться, чтоб все были счастливы? Почему Дуня по-честному не сказала отцу, что влюбилась? Почему раньше не приехала, когда все у нее устроилось? И какого черта про это нет ничего в рассказе?» Тут уж в Александра Сергеевича полетело.
Стали разбираться, вроде прониклись дети сочувствием и к «неблагодарной» дочери, вспомнили, что и она рыдала (от утраты ли, от раскаяния ли?) но вот отца все равно всем оказалось жальче. И знаете почему? А потому что он от своего горя умер! У Дуни — бедняжки — в придачу к чувству вины все же еще шелка, карета и трое ребятишек, есть куда жить, а Самсону Вырину оказалось некуда, он не смог.
А ведь это очень хороший, очень добрый знак — когда жальче не того, кто правее, а того, кому хуже, кому тяжелее, того, кто несчастнее.
Потому что жалость (настоящая жалость, а не та, что с оттенком презрения) она про сострадание, милосердие, любовь, а не про то, кто кому чего должен, кто кому чего недодал.
Мы с детьми об этом, конечно, поговорили, и я призналась, что все же немного их, чтоб расшевелить, потроллила, но они молодцы, что не поддались. Но мне вдруг стало интересно вот что: эти подростки они сберегут в себе свои простые, добрые чувства или, повзрослев, откажутся от них с легкостью? Они останутся способными к любви и сочувствию или все-таки перейдут к подсчетам «сколько в них было вложено» и «сколько недодадено». Как нынешние 30-40-летние.
Я смотрю на своих сверстников и удивляюсь, порой мне кажется, что каждый третий увяз в этой бухгалтерии, каждый третий пытается просчитать, насколько ему не создали возможностей, не доучили, не обеспечили будущее, не позаботились об его старте и капитале... недолюбили.
Каждый третий прикидывает, можно ли записать людей, подаривших им жизнь, в графу «токсичные родственники», справедливо ли будет сдать их потом, если что, в богадельню.
Нет, я не предлагаю переписать теперь неоплатный долг на детей. Быть вечно и бесконечно благодарным — то же самое, что быть вечно должным и виноватым. Отцы и матери, как и дети, бывают очень разные. Но я предлагаю рассмотреть вмененные родителям долговые обязательства критически.
Вот, например, образование. Многие мои знакомые уверены, что образования им родители либо не дали, либо дали плохое. Мне же непонятна сама формулировка. Что значит «дать образование»? Что значит «хорошее»? Это значит обеспечить учебу в платном вузе? А это хорошо? Или, может, это значит обложить подростка репетиторами, чтоб умер, но поступил в престижный вуз на бесплатное?
Тоже фигня какая-то.
Я пытаюсь прояснить у обделенных образованием знакомых, что они имеют ввиду. Ответы удивительные. Кто-то сетует, что его не заставляли учиться и не ругали за двойки, другие — что заставляли и ругали, и тем отбили охоту к знаниям. Кто-то жалуется, что его не отдали в какую-нибудь гимназию, другие — что чуть не сдохли в этих гимназиях, на университеты сил уже не осталось. Кто-то вздыхает, что на кружки его не записывали, другие — что пихали во все подряд, и они не смогли понять, что им по-настоящему интересно. Кто-то считает, что от учебы его отвлекали домашними хлопотами, кто-то уверен, что всему виной бедность, что учиться не хотелось исключительно оттого, что не было яркого ранца и набора гелиевых ручек.
Мой брат и вовсе может перечислить все из вышеперечисленного и добавить еще с десяток пунктов. У него и гимназия была, и кружками мать с отцом его какими только не соблазняли, и книги подсовывали (этого добра у нас было — все стены до потолка), и на разные подготовительные курсы его пристраивали, и в колледжи за него документы носили, и всегда мы оба слышали, как важно учиться, найти свое дело, свое место в жизни. Но вот брату моему все равно образования не дали, а мне... я не знаю, как-то чему-то научилась (и я не только про вуз, его-то ценность как раз невелика).
Или другой момент — проклятый квартирный вопрос.
Как это ни удивительно, но многие сегодня считают, что родители обязаны предоставить детям какое-то жилье. Не «если есть возможность», не «хорошо бы», а обязаны.
Это просто невроз какой-то! У малыша еще зубы не прорезались, а мама уже пристраивает маткапитал в ипотеку, чтоб у сыночки-доченьки были свои метры. А кто не может потянуть кредит, а маткапитал вложил в единственную квартиру, в которой семья живет, те боятся, вот вырастет чадо, да как приведет жену-мужа, замок в комнату врежет и размена требовать станет. Примеров-то перед глазами много: дележка квартиры под крики «И на нас давали!» — увы, совсем не редкость.
Вот Анастасия Миронова пишет, что дети правы в своих претензиях. Квартиры, которые сегодня делят отцы и дети, выделялись как правило еще в советское время и выделялись, дескать, действительно и на детей тоже, и даже «главным образом на детей, получить квартиру без ребенка было почти нереально». На первый взгляд, все так. Но только на первый.
Если вдуматься, то понимаешь, таким образом поощрялось не детство, а все же родительство, отмечалась инициатива взрослых людей — посвятить часть своей жизни воспитанию нового поколения. А если еще подумать, то речь скорее даже не о поощрении, предоставление квартиры семье с детьми — это вроде компенсации. Идея, мне кажется, такая: общество понимает, что взрослым, на попечении у которых дети, труднее работать в ту же силу, что и бездетным, им сложнее накопить на различные блага, в том числе и необходимые их детям, но расходов у семьи с детьми всегда больше, чем у тех, кто «живет для себя», общество учитывает это и соглашается на распределение благ с небольшим кренем в пользу семей с детьми.
Нет никакой заслуги в том, что родился (не твоя воля), а вот в том, что ты стал родителем — заслуга все же есть (не будем сейчас про «это дело нехитрое» и про «плодящихся маргиналов»). Но сегодня это, увы, не очевидно. Казалось бы, очень простой факт: родительство помимо всего хорошего сопряжено с самоограничением, с определенными трудностями, с упущенными возможностями. Можно отнестись к этому если не с поддержкой, то хоть с пониманием?
У нас же сегодня ни поддержки, ни понимания. Именно поэтому самая большая доля официальных бедных в России — это семьи с детьми. Потому что на государственном, общественном уровне семьи с детьми не поддерживаются. На государственном — есть только имитация поддержки, на общественном — только презрительное «наплодили нищету». Такова, увы, новая философия — родитель кругом виноват и должен. Общество с каким-то злорадством в зачет принимает только родительство-подвиг, родительство-жертву, а если дети «только» одеты, обуты, накормлены и на ночь поцелованы — то это... по ним ювеналка плачет, стерилизовать таких надо было.
Я с удивлением смотрю на все это, а «все это», оказывается, с удивлением смотрит на меня. Чего мне только не приходится слышать как матери. «У тебя трое детей, и ты вышла на работу, это возможно?» «Ты не записывала сына на подготовительные курсы перед первым классом? Серьезно?» «Что, старшая сама ездила к педиатру за справкой?!»
Недавно вообще состоялся удивительный по своей абсурдности диалог:
— Как старшая учится?
— Да вроде нормально.
— А в четверти какие оценки вышли?
Я зависаю на полминуты, я, во-первых, не понимаю вопроса (зачем он? для чего?), во-вторых, не знаю ответа. Ну в подробностях.
— Четверок много? — подсказывает мне собеседник, словно школьнице, забывшей урок.
— Да, блин, никто не считал!
А сейчас, пока я дописываю эту статью, я вообще уже трижды пригрозила младшим, что если они и дальше будут бегать, прыгать и орать, и не дадут матери поработать, то гулять мы не пойдем. Потому что какого черта?! Сначала завтрак, потом почитали, поиграли, потом обед, потом домино, шахматы, а давай в мяч, потом... пять часов вечера. И я стала строга и серьезна. Не знаю, наверное, нанесла собственным детям какую-нибудь психотравму. Наверное, я «должна была забыть о себе». А может... может, я показала детям (в который уж раз), что жизнь взрослого человека не ограничивается только детьми.
И это хорошо, что не ограничивается. Это очень важно — жить еще и своей собственной жизнью, гореть своим делом. Я хочу, чтобы мои дети это понимали и чтоб не воспринимали навязываемую со всех сторон идею «все на алтарь материнства» как норму. Это не норма.
