Нужны ли стране левые

Освобождение на прошлой неделе из тюрьмы Сергея Удальцова, лидера «Левого фронта», стало событием, спровоцировавшим острые дискуссии о путях и судьбах российской оппозиции, ее лидерах, правом и левом лагерях отечественной политики. Мне не хотелось бы касаться отдельных личностей — тем более что любому бывшему политзаключенному можно и нужно только сопереживать и желать ему лишь добра, — а воспользоваться возвращением убежденного диссидента как поводом для размышления о перспективах левых в российской политике ближайших десятилетий.

В свое время я высказывался о том, что левое движение в целом переживает сложные времена, сталкиваясь с реальностью, радикально отличающейся от породившей его еще в XIX веке. Появившись как сообщество апологетов распределения по труду, защитников имущественного равенства и предельных рационалистов, левые сейчас с трудом ищут ответы на новые вопросы, сформулированные тенденциями развития современной экономики.

В XXI веке труд не является ни редким (в том числе и вследствие передвижения огромных масс населения и трудовых миграций), ни самым передовым ресурсом — место и того и другого давно заменили знания, креативность и уникальные способности. Акцент на них формирует совершенно новую реальность, в которой неравенство перестает основываться на эксплуатации и — впервые в истории — становится справедливым, а перераспределение богатств вызывает в обществе все больше протестов.

Из защитников угнетенных левые все чаще превращаются в воздыхателей по неудачникам — что также не прибавляет им политических очков.

Сложно сказать, чем закончится этот кризис — найдут ли серьезные левые партии основания для ренессанса или повторят результаты, недавно показанные их французскими коллегами на выборах, — но, говоря о России, стоит заметить, что эти проблемы в нашем обществе не стоят.

В России, стране с вопиющим имущественным неравенством, процветающей коррупцией и устойчивой бедностью (от которой не защищены даже работающие граждане), казалось бы, не могло не сложиться массового и сильного профсоюзного движения и мощной социал-демократической партии — однако сегодня ни на первое, ни на вторую нет даже намека. ФНПР давно стала организацией верных лакеев любой существующей власти, а по риторике социалистические партии типа «Справедливой России» — сборищем паяцев, дискредитирущих саму идею справедливости. Чем мы обязаны такому положению вещей и можно ли его изменить?

На мой взгляд, ничего удивительного в происходящем нет. Современная социал-демократия не только зародилась в Европе, но по большому счету и ограничилась ею (в какой-то мере присутствуя разве что в Латинской Америке, но постоянно «сваливаясь» там в разного рода экстримы).

Все «левое» за пределами Старого Света — от России после 1917 года до диктатуры Пол Пота в Камбодже, от Кубы Фиделя Кастро и Че Гевары до Эфиопии М.Х. Мариама — стало в большей мере отрицанием, чем воплощением социалистических идей,

которые никогда не воспевали массовых репрессий или гражданских войн и предполагали «всестороннее развитие личности», а не торжество бюрократии и усредненности. Можно с интересом наблюдать, как бывшие коммунисты в Центральной Европе (те из них, кто был способен мыслить в современных категориях) быстро превратились в социал-демократов и стали респектабельными политиками левого толка, ответственно защищающими права трудящихся и представителей малого бизнеса в Польше и Чехии, Литве и Румынии, но при этом вовсе не ностальгирующими по временам, когда все эти страны находились под пятой советской сталинистской диктатуры.

Произошло это, на мой взгляд, потому, что европейскость осталась базовым элементом культуры этих народов, а также потому, что восхваление советского коммунизма было бы не чем иным, как поддержкой внешней силы, воспринимаемой как враждебная, — то есть, по сути, национал-предательством.

В России — и на пространстве СНГ в целом — ситуация выглядит совершенно иначе. Здесь давно забыты все принципиальные основы левого движения, вместо которых все наследие левых воплощено прежде всего в любви к советскости и апологии прежнего строя. Это главный порок российского левого движения, преодолеть который оно не может.

Партии и организации левого толка оправдывают (в более или менее явной форме) сталинизм и советский авторитаризм; апологетизируют «единую страну» (а следовательно, и империю); выступают за доминирование не столько «общественного» над «частным», сколько государства над личностью; оправдывают нарушение прав соображениями высшей целесообразности. Иначе говоря — быть левым в России означает быть советским человеком в эпоху, которая давно отправила Советский Союз на свалку истории, причем не по нелепой случайности, а в полном соответствии с законами развития общества, открытыми основоположниками марксизма.

Главная проблема российской левизны состоит именно в ее «заряженности» на советскость — причем отнюдь не на некоторые отличавшие этот период позитивные черты (относительную социальную справедливость, меритократичность, утверждение ценностей образования и определенный рационализм сознания, позволившие добиться значительных экономических и технологических достижений), а на формальные элементы «величия».

Это, как ни странно, порождает у российских левых крайне странные аллюзии, радикально противоречащие идеалам той самой коммунистической эпохи, наследию которой они клянутся в верности. Идеям интернационализма, которые — не только в теории, но в существенной степени и на практике — находились в центре советского мировоззрения, они противопоставляют (в чем мало отличаются от власти) концепцию «русского мира» и порой весьма жесткий национализм (как имперский, так и «внутренний»).

Принципу рациональности — в отличие от всех прежних и современных левых — предпочитают апологию «православнутости» и воцерковленности. Традиционной и для советских коммунистов, и для идеологов любого левого движения обращенности в будущее — распускание соплей по поводу «славной истории» и ностальгию по ушедшим дням. Фактически в страстях по советскости скрывается та апология «консерватизма», которая для левого движения была всегда противопоказана, но которая оказалась в сегодняшней России его «визитной карточкой».

Все это, повторю, создает уникальный контраст между состоянием левых партий в нашей стране и масштабами потребности в конструктивном продвижении социал-демократической повестки дня. Последняя, я убежден, с легкостью могла бы увлечь миллионы россиян, если бы включала в себя достаточно типичные для традиционных и новаторских левых движений требования и ориентиры.

Во-первых, в России как нигде в развитых странах актуальны требования преодоления вопиющего неравенства — и не через «раскулачивание» приватизировавших госсобственность олигархов, а прежде всего через введение дифференцированных налогов.

Основными требованиями в данной сфере должны стать, с одной стороны, введение минимальной заработной платы, превосходящей прожиточный минимум, и с другой стороны — отказ от взимания налога на доходы физических лиц с сумм, его не превышающих (то есть не столько более высокого обложения богатых, сколько отказ от обложения малоимущих). Прогрессивная шкала подоходного налога, реформа пенсионной системы, увеличение пособий по безработице — все это очевидные элементы левой повестки дня, никем сейчас не поднимаемые.

Во-вторых, несомненным успехом будет пользоваться повестка улучшения качества и условий труда; роста нормативов расходов на его безопасность; повышение компенсаций за гибель и увечья на производстве до европейских уровней; резкое повышение пенсий за потерю кормильца; создание инструментов рабочего контроля над организацией производственных процессов. Очевидным требованием является легализация стачек, забастовок, митингов и манифестаций, участники которых заявляют сугубо экономические требования. Левые партии должны открыто говорить о задачах восстановления в России системы независимых профсоюзов и приведения трудовых договоров по всей стране к тем лучшим стандартам, которые будут обеспечиваться переговорами работников с нанимателями.

В-третьих, левым стоит обратиться к такому традиционно левому (хотя и серьезно выхолощенному в последние десятилетия) понятию, как интернационализм. Современная Россия — не только многонациональная страна, но и один из крупнейших центров притяжения трудовых мигрантов, людей, которые мало где в мире защищены так плохо, как у нас. Институционализация их трудовых отношений, интеграция их в российское общество — неизбежное требование ближайших десятилетий, и левые должны были бы продвигать именно его, а не идеологию «русского мира» и России как «осажденной крепости» (по крайней мере если они намерены оправдывать свое название и не предавать собственную идеологию).

Лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» не должен забываться в стране, где de facto уже соединились трудящиеся десятков государств.

В-четвертых, значительная часть российского общества уже сыта насаждением религиозности и мракобесия, а также параллельной деградацией образования и науки. Антиклерикализм и защита свободы совести — в том числе и атеистов — всегда была сильной стороной левого движения, которая полностью отсутствует в левой повестке дня в нашей стране. Одно это требование в программе любой левой партии, на мой взгляд, обеспечит ей поддержку.

В-пятых, странно не осознавать, что современные левые черпают поддержку прежде всего у жаждущей свободы молодежи и творческой части общества. В большинстве европейских (и не только) стран левые — это во многом движение меньшинств: расовых, культурных, даже сексуальных. Сексуальная революция 1960-х во многом обеспечила ренессанс левых идей в Европе; представители ЛГБТ-сообществ сегодня последовательно голосуют как раз за представителей социал-демократических движений. И только в России повестка дня, связанная с правами человека, феминизмом, обеспечением безопасности и уважения ЛГБТ сообществ и всем, что, так или иначе, имеет какое-то отношение к данным темам, принципиально игнорируется теми, кто называет себя левыми.

Конечно, приятно бороться с «фашистской хунтой» в Киеве или воспевать элементы «живого творчества масс» на примере «самоорганизации» в Донецкой или Луганской республиках, как хорошо ложащиеся в картину «русского мира», но что-то подсказывает мне, что ничего, кроме тарелки чечевичной похлебки, оставленной на пороге здания администрации президента, продвижение подобной повестки дня российским левым принести не сможет. И остается лишь удивляться, почему полное отсутствие конкуренции на большинстве «полян», которые во всем мире давно уже заняты представителями левых партий, не порождает у тех, кто в России относит себя к этому лагерю, никакого энтузиазма.

Скорее всего, это происходит не по каким-то объективным причинам, а лишь потому, что желание заниматься реальной политикой у нынешних российских левых как исчезло после позорно уступленных ими властной элите президентских выборов 1996 года, так больше и не появилось…