Цивилизация
23 мая стукнет 50 лет Белому Орлу. Он известен также как Владимир Жечков. Вова вошел в историю русской культуры как продюсер и исполнитель бессмертных хитов «Потому что нельзя быть на свете красивой такой» и «Как упоительны в России вечера». Кто их не знает? Кто их не слышал? Не пел по пьянке в караоке? Странно, что ни одну из этих песен не взяли на роль гимна России — чем упоительные вечера хуже строк «И Сталин (или кто там) великий нам путь озарил»?
Жечков типичный герой нашего времени. Я написал о нем как-то, что именно он отец русского гламура. Этого явления, которое покорило страну и стало, кажется, главным в России. Красавцы и красавицы прельщают нас образами красивой жизни, по старой памяти, пытаясь приглушить наши кризисные мысли, стараясь отвлечь нас от забот, все они вышли из жечковского пиджака фирмы Kiton, за 10 тыщ евро.
Эти изыски и бурлески, может, и чрезмерны, но они, наверно, неизбежны были для переходного времени: от советской серой бедности к унылой буржуазной повседневности и жесткой теперешней почти немецкой экономности мы не могли, наверно, прийти, минуя фонтаны, ванны с шампанским, блеск и грохот, и цыганщину, и бархатные пиджаки, и черную икру корытами… Вова выразил то свое время, жизнь новых богатых, новых русских, как никто. Он чувствовал тогда мельчайшие дуновения эпохи. Холодный показной разгул какого-нибудь Куршевеля лишь пародия на откровения и открытия Жечкова. И на его купеческую гульбу. Он не только прогуливал свои миллионы: я знавал людей, которым он дарил машины, квартиры и дачи.
Вова очень русский человек, он, может, символ страны, которая в тучные годы гуляла и изо всех сил жила красиво, не думая о завтрашнем дне. Это было разлито в воздухе, он дышал им и жил в одном ритме со страной, ну не со всей страной, но с элитой — точно! Вова отец не только гламура, но и русского капитализма — ну, один из отцов-основателей. Новый строй немыслим без размаха и разгула, без транжирства и бросания в топку гигантских состояний, иначе откуда б взялись алчность и страшная жажда потребления, и почти преступная любовь к деньгам, и отсюда невероятная, небывалая производительность труда и масштабность строек — если б не было этого вселенского равновесия?
А сегодняшний гламур — это пародия на то, что было; это не извержение вулкана, но холодный пиар, это купленные за деньги бенгальские огни, а не извержение…
Жечков это человек-антенна, он чувствует время и его аромат, он был на авансцене, когда его роль была актуальна, и укрылся в тени, когда настало время других людей; сейчас не время разбрасывать камни (в камнях и каратах он прекрасно разбирается), время их собирать и выруливать из кризиса, и для этого нужны другие герои.
Вова верный рыцарь прекрасной Нади, своей дочки, тонкой загадочной красавицы, которая разбилась на авто и тоже стала ярким символом — но чего? Того, что счастье в этой жизни невозможно и есть только тень его, которую попробуй еще поймай? Я виделся с ней всего несколько раз в жизни, но почему-то часто вспоминаю. Мне кажется, я и сейчас усилием воли могу вызвать в себе то настроение, в какое я впадал, находясь с ней в одном помещении, — смесь восхищения с непонятным страхом. В ее присутствии я обыкновенно молчал, что на меня вообще не похоже...
Вова удалился от света, от суеты, он в своем Запарижье, в домике вблизи Версаля, по соседству с королевским ослепительным блеском, уединился и думает о чем-то. Я знаю, он готовит новый альбом с названием «Ни одной ошибки».
Может, он взорвет наш музыкальный мир. Снова.
Там — а вдруг? — найдется хит, который подскажет нам правильные слова для обозначения того, что с нами происходит и что будет.
Как упоительны в России вечера! А в Париже, где он живет сейчас, они трезвы и холодны. Сегодня в затихшей России Вове нет места. Но он вернется. Когда опять настанут веселье и легкость бытия, блеск и фонтаны. Мы ждем праздника, он ведь настанет, и Вова вернется.
Так мы ждем!
