Цивилизация
Пока лучшие наши умы спорят, станет ли нынешний президент размораживать то, что заморозил предыдущий, на малой родине обоих «оттепель» уже идет полным ходом.
Ведь что такое «оттепель»? Это свобода рассуждать о деяниях начальства. Так вот, в Петербурге уже месяца два все заинтересованные лица почти свободно, и лишь выборочно подвергаясь за это взысканиям, рассуждают об ущербе, нанесенном городскому центру новоделами последних лет. Доходят даже до призывов к реставрации потерянного исторического облика. Занятно, но
у истоков этой новой свободы оказалась губернатор Валентина Матвиенко. В апреле, в ежегодном своем послании, она впервые признала, что «в историческую среду Петербурга вторглись чуждые ему объекты», и даже перечислила пяток из них, уточнив, «что эти решения принимались не нами».
Дальнейшая борьба будет протекать, по мысли Матвиенко, на двух фронтах: против «повторения непоправимых ошибок» и против «групп доброхотов, в том числе заезжих из Москвы, которые буквально зомбируют население криками и стонами о сотнях памятников архитектуры, якобы потерянных в последние годы. Это ложь. Я очень прошу: покажите первую сотню!»
Эта гремучая смесь признаний и контробвинений, разумеется, сработала. Уже на следующий день «доброхоты» пытались пробраться в Смольный с реквизитами вышеназванной первой сотни разрушенных объектов. К тому же, как раз в это время в Москву ушло протестное письмо, подписанное большим числом местных интеллектуалов и даже отдельно взятыми почетными гражданами Петербурга. Потом отдельно взятые из этих отдельно взятых раскаялись и признали свои подписи ошибочными, но вал «криков и стонов» с каждой неделей поднимался все выше.
На сегодняшний день главных достижений у этой кампании два.
Во-первых, городские власти впервые в новейшей петербургской истории выразили недоверие двум новым полунебоскребам на Васильевском острове – Товарно-фондовой бирже и жилому дому «Финансист». И даже распорядились их переделать.
А во-вторых, многолюдный сход активистов и интеллигентов (включая и нескольких людей истеблишмента) в потрясшем город шестичасовом шоу, устроенном одним местным телеканалом, волна за волной атаковал чиновников, присланных из Смольного, и выражал недоверие городским властям. Не вообще, разумеется, а только применительно к сбережению архитектурных памятников.
Следует ли из этого, что теперь «верхи» и «низы», действуя, так сказать, двумя независимыми колоннами, спасут жемчужины северной столицы от дальнейшего поругания? Нет, не следует. Дальше косметических перемен дело, видимо, не пойдет. Начнем с того, что новая застройка петербургского центра банальна и стандартна не только в архитектурном смысле.
Всюду, где заводятся деньги, хваткие люди и целые коллективы точно так же осваивают лакомые участки городов, беря в долю местное начальство и сооружая объекты, которые кажутся им изящными.
Различие только в том, что старый Петербург признан средоточием красоты, и покушение на эту красоту вызывает больше протестов на квадратный метр новой застройки, чем в других местах.
Но силы борющихся и здесь неравны. С одной стороны, защитники городской среды — интеллигенты, находящиеся в обороне и объединяющиеся против навязываемых новшеств (а в значительной доле и вообще против любых новшеств, независимо от того, хороши они или плохи). А с другой стороны – наступательная коалиция денег, власти, непрофессионализма и дурновкусия.
В этой пародии на борьбу консерваторов и прогрессистов, как и положено, раз за разом побеждают «прогрессисты», одинаково невежественные и для того, чтобы понять и сберечь дух исторического Петербурга, и для того, чтобы построить здесь хоть что-нибудь, соответствующее XXI веку.
Неслучайно одни и те же петербургские архитекторы выступают то в роли несгибаемых защитников старины, когда надо выдавить из города архитекторов-конкурентов, особенно иностранных, то в амплуа пролагателей новых путей, когда приходится отстаивать собственную продукцию – тяжеловесные нескладные постройки, облицованные полированной плиткой, имитирующей гранит, и зачем-то украшенные сверху массивными беседками без крыш.
Попытки привлечь в город западных архитекторов — новых, так сказать, Растрелли, Кваренги и Монферранов — быстро захлебнулись. Система их отторгла и по-своему была права: странно было бы показывать людям со стороны тонкости нашего бизнеса и способы принятия решений.
Авторы принятых было проектов либо уже отстранены от работы (Доминик Перро, вторая сцена Мариинского театра), либо ждут отстранения (Норман Фостер, реконструкция Новой Голландии), либо, как умерший Кисе Курокава (новый стадион на Крестовском острове), получают задним числом непринужденные отзывы наших застройщиков – что японцы, мол, занизили стоимость работ, потому что «подсчитывали на коленке». Единственное исключение – англо-российские проектировщики газпромовского небоскреба, совершенно ручные и умеющие прочесть в глазах заказчика любую прихоть.
Кстати, этим небоскребом еще только собираются подпортить петербургские виды, а несколько 70-метровых махин, расположенных гораздо ближе к центру, эти виды уже реально испортили. И с особой дерзостью – вышеупомянутые «Финансист» и новая биржа, нависшие над стрелкой Васильевского острова.
Кто виноват, разумеется, непонятно: в согласованиях у нас участвует бесчисленное множество инстанций, и каждая что-нибудь нарушила. Но петербургские власти, не рискуя спорить с «Газпромом», а может, и просто отвлекая от него внимание публики, решили отвести душу именно на этих двух объектах. Сначала прямо-таки грозились укоротить их на несколько этажей. Но сейчас дело движется к компромиссу – как-нибудь там перекрасить или иначе замаскировать верхние части, а по существу все оставить как есть.
Что и понятно. Система-то не поколеблена. И пока она крепко сцементирована изнутри, критикой, даже и шумной, ее не проймешь. Ей все равно, что переварить – хоть Петербург, хоть Урюпинск, хоть в строительстве, хоть в чем. Справится, слегка приспособившись к особенностям ландшафта.
Впрочем, на то и «оттепель». Это ведь не смена сезонов.
