Цивилизация
Попытки объяснить современность с помощью отсылок к тем или иным историческим событиям предпринимаются всякий раз, когда в стране возникают сложные проблемы, а публичная политика с присущими ей открытыми столкновениями мнений и интересов либо сведена к минимуму, либо вовсе отсутствует.
Многие хорошо помнят такую масштабную замену политики историей на заре горбачевской перестройки. Тогда,
в 1987–1988 годах, когда настоящая публичная политика в стране только зарождалась, профессиональные историки, оживленно спорившие о том, кто был прав в вопросе выбора путей строительства социализма в СССР – Сталин, Бухарин или Троцкий, – на какой-то момент превратились во властителей дум, желанных гостей популярных теле- и радиопрограмм, различных собраний и конференций.
Массовый интерес к их мыслям и выводам был вполне логичен. В обществе назревали крупные перемены, и в обращении к дискуссиям шестидесятилетней давности люди хотели понять, какой путь дальнейшего развития может выбрать страна. Но вот в 1989 году в стране возникло пространство конкурентной публичной политики, споры о будущем переместились сначала на Съезд народных депутатов СССР, а затем и на другие уровни начавшей возрождаться представительной власти. И интерес к истории вскоре закономерно упал, сузился до состояния, которым он бывает в период относительно спокойного и стабильного развития.
Сейчас мы переживаем новую волну интереса к истории, инициируемого государственной пропагандистской машиной. Эпоха, правда, на дворе иная и проблемы тоже. Наша политика уже давно переместилась в непубличную сферу, и именно там, в тиши бюрократических кабинетов, в загородных резиденциях за высокими заборами разгораются настоящие политические баталии, о содержании которых большинству граждан ничего не известно. Впрочем, до определенного момента такая ситуация устраивала почти всех. Страна купалась в доходах от нефтегазовой торговли, привыкла шиковать на дешевые зарубежные кредиты. В эпоху потребительского бума было не до публичной политики и до истории, впрочем, тоже. Но вот времена стали меняться.
Публичной политики в стране по-прежнему почти нет, а вот проблемы, на которые власти нужно давать ответы, пусть даже в форме жестких пропагандистских установок, появились. В результате вновь возрождается такое политико-информационное явление, как объяснение историей.
Сначала в российских верхах обеспокоились влиянием вируса «цветных революций» на умы сограждан. И, помнится, 90-летний юбилей Февральской революции 1917 года прошел под аккомпанемент мощных усилий пропагандистской машины, доказывавшей, что требования смены общественного порядка в России неизменно подбрасывались и навязывались извне. Вот и в 1917 году против исконного для Руси-матушки самодержавного порядка, сделавшего лишь первые шаги в направлении конституционализма, выступили либералы, выполнявшие «политический заказ» англо-французского империализма, и радикалы-большевики, отрабатывавшие деньги германского генерального штаба. Усилия и тех и других, хотя и были подчинены разным целям, фактически привели к одному результату в 17-м – к разрушению многовековой российской государственности.
Правда, в конечном итоге насчет «цветных революций» в российских верхах успокоились. По крайней мере, глядя на «успехи» постреволюционных властей, пришли к однозначному выводу, что угроза этих событий была сильно преувеличена. Но вот возникли новые проблемы. В связи с финансово-экономическим кризисом в печати появилось много критических статей по поводу антикризисных действий властей. Пока эта тема присутствует в рассуждениях специалистов в области экономики, да и то зачастую в очень дипломатичных формулировках. Но, кто знает, если кризис пойдет дальше, вглубь, какова будет траектория подобных идей. И снова в порядке превентивной меры на помощь приходит история.
На сей раз 100-летний юбилей сборника «Вехи», который в официальной интерпретации возводится чуть ли не в ранг главного события российской истории ХХ столетия. Безусловно, этот сборник – явление выдающееся в интеллектуальной и политической жизни страны, оставившее глубокий след в сознании последующих поколений российских интеллектуалов. По содержанию эта книга – сложная и многомерная, включающая самые разные идеи. Но
из «Вех» выбирается даже не идея, а цитата из статьи Михаила Гершензона: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом — бояться его мы должны пуще всех козней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной».
Не за идеи правового государства, преодоления культурного раскола между интеллигенцией и народом официальные СМИ возвели «Вехи» в столь высокий ранг. А вот за эту вырванную из контекста фразу, от которой сам Гершензон впоследствии открещивался, пытаясь объяснить, что имел в виду не благословение штыков и насилия, а то, что «всем своим прошлым интеллигенция поставлена в неслыханное, ужасное положение: народ, за который она боролась, ненавидит ее, а власть, против которой она боролась, оказывается ее защитницей, хочет ли она того или не хочет. «Должны» в моей фразе значит «обречены»: мы собственными руками, сами не сознавая, соткали эту связь между собою и властью — в этом и заключается ужас, и на это я указываю».
Но сегодня Гершензона трактуют иначе: мол, даже тогда, сто лет назад, умнейшие люди страны, понимая всю некомпетентность царского правительства, понимали, какую важную роль в обеспечении стабильности оно играет, создавая вам, интеллигентам и либералам, безбедную и, в общем-то, комфортную жизнь. Пописывай, что угодно, и ни за что не отвечай. Разве плохо? Тем более что взамен – лишь хаос и ярость народная. А потому прежде чем заниматься общественной деятельностью в эпоху кризиса, тысячу раз подумай о том, что можешь потерять.
Впрочем, «уроками «Вех» обращение к истории не ограничивается. В ситуации, когда с перспективами цен на нефть и газ не все ясно, возникает закономерная тревога об устойчивости позиций страны на международной арене. Ведь заявка на мировую роль в «тучные годы» была сделана очень солидная. А тут еще министр финансов пугает, дескать, опять придется идти на поклон к западным капиталистам и просить у них денег взаймы. И снова на помощь приходит история. На этот раз российско-американских отношений.
Мастера исторических изысканий неожиданно приходят к выводу, что нынешний американский президент Барак Обама очень похож на своего знаменитого предшественника Джона Кеннеди.
Мягкий, в меру американской внешнеполитической традиции способный идти на определенные уступки более слабому в военно-экономическом отношении противнику. Как себя вести с таким партнером? Вспоминается, что, по большому счету, импульсивный советский лидер Никита Хрущев в период Карибского кризиса, оказывается, блефовал. Не было у СССР тогда таких ресурсов, чтобы выдержать ядерный конфликт с Соединенными Штатами. Но Хрущев смело пошел на риск, и его жесткая линия, которая лишь в самый последний момент была изменена на компромиссную, принесла успех. «Мягкий» Кеннеди дрогнул. И кризис был урегулирован таким образом, что Советский Союз, несмотря на некоторые уступки с его стороны, вышел из него сверхдержавой. Так что
нечего рефлексировать по поводу сложного положения дел в экономике. Главное – это чувство уверенности в своих силах, твердость в действиях, и победа будет за нами. По крайней мере, в отношениях с таким партнером, как Обама.
Возможно, в ближайшее время динамично развивающаяся действительность преподнесет нам новые проблемы, благодаря которым неожиданно окажутся актуализированными и другие события отечественной истории. Только будет ли ее пропагандистская интерпретация всегда востребованной теми, для кого она предназначена? Ведь история может заменять политику только тогда, когда сама политика не присутствует в публичном пространстве.
