Мокрые истории

На фильме Михаэля Ханеке «Час волков» зрители постоянно тыкали в кнопочки своих мобильных телефонов, чтобы хоть как-нибудь осветить зрительный зал. На фильме Канэто Синдо «Сова» — чтобы разнообразные телефонные звуки внесли в японскую историю свою долю здорового безумия. А вот на колумбийской «Несчастной любви» публика, лелеющая свои мобильники, просто пыталась понять, сколько времени и скоро ли все это закончится.

Крупный план ложки, под ложкой — зажигалка, в ложке сами понимаете что. Крупный план конского глаза, вокруг прекрасные пейзажи, в глазу сами понимаете что. Грусть. Общий план футболистов на поле. Записка, прикрепленная к лапке похороненного голубя: «Дорогой боженька, следи за ним хорошо». Проститутка, оставляющая на стекле машины красный смазанный поцелуй. Крупный план «скажи мне, что ты меня любишь» и общий план «я не хотела, чтобы ты его убивал». Жара.
Наркотики, футбол, страсти — в общем, все то, что так хорошо удается латиноамериканцам. А так как колумбийцам наркотики удаются лучше, чем футбол, Хорхе Эчеверри снял фильм про несчастную любовь, а не про здоровую семью.
Девушка Лиза — наркоманка, у нее есть бойфренд, футбольный фанат, но любит она не его, а наркотики и любовника своей матери. Но разговаривает она не с наркотиками и не с маминым любовником, а со своим игрушечным медвежонком. Но медвежонок помочь ей не может, так что все приходится делать самой. Минут через сорок после начала фильм о наркотиках мутирует в латиноамериканский сериал. Лиза перестает кричать «оле» на футбольном матче и поливать красным картину в музее («Мне показалось, там не хватает цвета»). Зато начинает соблазнять любовника матери — красиво, с зажженными свечами, чуть ли не в хижине на острове. Потом она проворачивает длинную сложную комбинацию, в результате которой ее возлюбленный оказывается при смерти, а сама она убивает своего отца. Потом говорит своему медвежонку: «Все, что сделано, можно исправить» — и протыкает себе матку удочкой.

Примерно такая вот жаркая разноцветная тоска может получиться, если злоупотреблять белым порошком и футболом. Не любовь, а «аморе — ууух!»; не наркотики, а самая суть жизни; не футбол, а колумбийский футбол. Ну и, конечно, общеизвестно, что, если в начале фильма у кого-то в руках появляется удочка, в конце она должна кому-то проткнуть матку, об этом еще Чехов говорил. Правда, одно неоспоримое достоинство у «Несчастной любви» есть: фильм идет всего полтора часа.

И тем больше облегчение, когда, убравшись из футбольной Колумбии, оказываешься во Франции на вилле с бассейном. Франсуа Озона обвиняют и в том, что он женоненавистник, и в том, что он слишком громко воспевает женскую душу. В том, что он слишком модный, и в том, что он слишком попсовый. Публика смотрит его фильмы, вяло пережевывая сюжет, а критики заходятся от восторга, вписывая Озона в контекст французского кино и наслаждаясь удивительными перекличками, шепотами и криками. «Бассейн» (не путать с классическим французским «Бассейном» с Делоном) снят в духе старомодных триллеров и совершенно незаслуженно обойден призами в этом году в Канне. Английская детективщица Сара Мортон приезжает во Францию, на виллу своего издателя, чтобы сменить обстановку и побороть творческий кризис. Туда же неожиданно является дочь издателя, девица несдержанных сексуальных аппетитов. «Старая карга» (Шарлотта Рэмплинг) начинает рыться в вещах девицы, чтобы найти сюжет для своей новой книги, а томная Жюли (Людивин Санье, как и Рэмплинг, уже снималась у Озона) каждую ночь приводит нового мужика, плавает голышом в бассейне, курит травку и интересуется у Сары, трахалась ли та в молодости. Убийство, конечно, тоже происходит, но подружившимся дамам удается все замять. Этакий Хичкок, плавающий на красном надувном матрасике по ярко-голубой воде бассейна.
Финал — из тех, которые переворачивают все с ног на голову. Такие финалы нельзя разглашать — считается, что смотреть будет неинтересно. Не в этом случае. В конце фильма выясняется, что большая часть фильма была, скорее всего, выдумкой писательницы Сары Мортон, основой для ее новой книжки. Не было никакой Жюли (в «Восьми женщинах» именно героиня Санье придумывала всю историю с убийством, а теперь именно она придумана в истории с убийством), никакого вожделеющего садовника, никакой голубой воды бассейна и полуголых утренних мужиков. Но даже зная (или догадываясь), чем там все закончится, ни один нормальный зритель не уйдет с этого фильма. Оператор почти два часа елозит по идеальной груди и другим не менее идеальным частям тела Людивин Санье, а однажды камера медленно облизывает совершенно обнаженную Шарлотту Рэмплинг. В 57 лет иметь такую фигуру — нет, я схожу на этот фильм еще раз.

В общем, наконец стало понятно: Озон — вуайерист. Тот самый жалующийся, что соседка напротив постоянно ходит голой, хотя видно это только с его шкафа. У Озона слюна течет, когда он наблюдает — нет, не за Шарлоттой Рэмплинг и не за дрожащим от вожделения барменом, а за тем, как зрители наблюдают за Людивин Санье, Шарлоттой Рэмплинг, барменом, бассейном и развитием французского кинематографа. Как их колбасит, когда они пытаются разгадать все глубокие смыслы и все лукавые ухмылки режиссера. Как они тяжело дышат и отводят глаза, стыдливо отключив мобильные телефоны.

Зрителям сказал, что сексуальный триллер, критикам — что «папино кино» с будоражащим воображение финалом, а сам — на шкаф. Работать, работать и работать.