У нас не курят, но иногда матерятся

Тут кто-то говорил о добродушии и терпимости. Понедельник стал самым добродушным днем ММКФ. Он начался с поэтической подростковой драмы Паулы ван дер Ост «Лунный свет» — первые месячные, первая понюшка белого порошка, первый убитый мафиози, первые радости и последние печали; продолжился нежным фильмом Роба Зомби «Дом тысячи трупов», а завершился пресс-показом «Догвиля» Ларса фон Триера – фильмом о добродушии, терпимости, а потом еще раз терпимости.

Паула ван дер Ост известна тем, что ее недавний фильм «Zus & Zo» номинировался на «Оскар», а сама Паула после этого была арестована, попытавшись прорваться на оскаровскую вечеринку. Героиня «Лунного света» девочка Клэр в день, когда у нее начинаются первые месячные, находит в сарае подстреленного мальчика-наркокурьера. Мальчик ранен в живот, говорит на каком-то неизвестном языке. Клэр решает никому о нем не говорить, обрабатывает рану, а пакетики, которые он высрал, кладет к себе в шкатулку. А когда понимает, что мафия от мальчика не отстанет, решает бежать с ним, выдавая его за свою умалишенную сестру. Из раны на животе «сестры» течет кровь, и это можно списать на первые месячные.

До этого момента все медленно, тягуче и очень красиво – в сценах, где Клэр одна, камера держит в фокусе только ее, а окружающий мир расплывается, кажется нарисованным, уходит в лунный свет. У актрисы Лауриен ван ден Брок такие ляжки, что Набоков прерывисто вздыхает в могиле, и такие глаза, что хочется поехать в Нидерланды и устроиться там работать школьным сторожем. Саундтрек к фильму, как ко многим «женским» фильмам, поражает своей жесткостью.
Женского, впрочем, тут только месячные. Все это выглядит так, как если бы продюсер группы «Тату» решил, что лесбийская любовь – это вчерашний день, а сегодня гораздо круче будут выглядеть межрасовые отношения и арабский вопрос. И дал бы в пару к темненькой солистке не рыжую девочку, а толком не оформившегося ближневосточного мальчика. И они бы пели «Нас не догонят», танцевали восточные танцы, а по их белым платьям текла бы красная-красная кровь.

Когда Лауриен ван ден Брок отрезает себе волосы, сходство с «Татушкой» становится вопиющим. Поэтому русский зритель не удивляется ничему, что следует за побегом, – ни любви, ни смерти, ни оглушительному реву самолетов, ни грязи, ни лунному свету. Несколько километров по встречной, мы захлебнемся этой свободой. Чужой язык, белый порошок, нежная полудетская грудь Клэр. Правильно ван дер Ост арестовали.

Перед показом «Дома тысячи трупов» журналисты, сидевшие прямо за нами, громко обсуждали терпимость: «Вот понимаете, чем хороши американские фильмы? Тем, что в них проповедуется терпимость ко всем!» Журналист Сергей Кузнецов, послушав эти рассуждения, радостно заржал и объявил, что пример такой терпимости мы сейчас и увидим.

Увидели. Роб Зомби – это не только безбашенный музыкант и художник, нарисовавший галлюциногенную сцену в «Бивисе и Батхеде». Его первый и единственный фильм «Дом тысячи трупов» рассказывает пионерскую сказку о том, что вы всегда хотели сделать, но боялись в этом признаться. Энциклопедия хоррора, дом тысячи расчлененных фильмов про Хэллоуин и техасскую резню, про монстров-ученых, монстров-клоунов, монстров Франкенштейна и монстров — стареющих красавиц. Про девушек в гольфиках и в костюме зайчиков, про юношей с отрезанными руками и снятым скальпом. Все страннее и страннее, все чудесатее и чудесатее. И кровь, много крови, такой красной и густой. И гениальный момент, когда главный садист приставляет пистолет ко лбу полицейского, стоящего на коленях, и вдруг камера отъезжает куда-то вверх, и время останавливается. Никаких звуков, никакого движения, ожидание смерти, терпимость, доброта. В зале кто-то не выдержал и крикнул: «Ну же!» — но прошло еще несколько веков, прежде чем садист спустил курок.

Их убивали долго и счастливо и закопали в один день. На одном из сайтов, посвященных «Дому тысячи трупов», написано, что детям этот фильм смотреть не рекомендуется: там предельно много насилия, крови, оружия, обнаженных (хоть и не всегда живых) тел, но зато не очень много алкоголя и почти совсем нет сигарет в кадре. В общем, у нас не курят, зато иногда матерятся. Любители ужастиков должны быть в полном восторге. Главное – что продолжения быть не может, потому что ничего и не заканчивалось.
Ну и главное событие фестиваля – «Догвиль». Интересно, есть люди, способные внятно высказаться о «Догвиле» без оружия в руках?
Все, что можно сказать об этом фильме, укладывается в несколько простых утверждений: Ларс фон Триер – гениальный манипулятор, Николь Кидман – прекрасная актриса, (вписать самим) наше отечество, смерть неизбежна. А, ну и еще, конечно, терпимость – это очень важно, очень.

В американском городке, где всего-то живут человек пятнадцать, во время Великой депрессии появляется красивая девушка Грейс, она пытается скрыться от гангстеров. Жители города, золотые сердца, предоставляют ей убежище, но с условием: она должна сделать так, чтобы они ее полюбили. Сухость данного изложения обусловлена тем, что за пересказ сюжета «Догвиля» лично я бы со всей моей терпимостью отрезала журналистам некоторые части тела, потому что мешать окружающим испытывать свой маленький катарсис – это все равно что рассказывать, чем закончится Армагеддон, кто там выиграет и с каким счетом. Поэтому факты и байки, а не эмоции.

«Догвиль» – трехчасовая экранизация зонга из «Трехгрошовой оперы» Брехта, первая часть так называемой «американской трилогии». Весь фильм снимался в огромном ангаре, на черном полу которого были нарисованы контуры домов и написаны названия улиц (главная улица Догвиля – улица Вязов). Выглядит это все как меловые очертания трупов на месте преступления или как надписи в шекспировском театре: здесь кусты, здесь лес, здесь яблоневый сад. То, что происходит на съемочной площадке, и есть театр – что-то вроде большого телеспектакля. Легенда гласит, что во время съемок Триер изводил Кидман и предлагал ей потрахаться. Другая легенда гласит, что в Канне ничего «Догвилю» не дали, потому что фильм получился предельно антиамериканским.
В «Танцующей» Триер силой заставил зрителя плакать. В «Догвиле» он силой сделал нас абсолютно счастливыми.
Потом мы пойдем домой, не в силах сдержать счастья, будем улыбаться всем прохожим, восторг будет биться у нас в груди вместо сердца; а потом, к ночи, мы вдруг поймем, чему так радуемся. Дай бог тогда, чтоб не было со мной двуострого меча.

Терпимость. Терпимость, мать вашу, и чтоб никто не ушел обиженным.