«Выпью много соленой воды, умру и останусь с мамой навсегда» — эти слова написала в своем дневнике десятилетняя белорусская девочка Вика Мороз. Вика Мороз – воспитанница белорусского детского дома. Мамой девочка называет итальянскую женщину Марию Кьяру Борначин. Девочка уже неоднократно приезжала к госпоже Борначин гостить, и вот в последний приезд Вики госпожа Борначин отказалась вернуть девочку на родину. Потому что девочка избита (вероятно, воспитателями в детском доме), потому что у девочки ожоги на теле, потому что девочка не хочет уезжать на родину и ради того, чтобы не уезжать, готова даже покончить с собой.
Белоруссия в ответ требует вернуть Вику Мороз, как будто она не человек, а чемодан, как будто она движимое имущество Белоруссии. Белоруссия исходит из того, что девочка Вика Мороз принадлежит белорусскому государству. На самом деле нет. На самом деле справедливо было бы, чтобы белорусское государство принадлежало девочке Вике Мороз. Справедливо было бы не Белоруссии иметь права на Вику, а Вике на Белоруссию.
Если родители плохо относятся к своим родным детям, их лишают родительских прав. Если у ребенка нет родителей, следовательно, за ребенка отвечает государство. Следовательно, если государство плохо относится к ребенку, если ребенок избит и обожжен, значит, государство должно быть лишено родительских прав. Это логично. Этой логики придерживается Мария Кьяра Борначин, спрятавшая ребенка неизвестно где.
Я думаю, когда-нибудь, когда режим Лукашенко в Белоруссии падет, итальянке Марии Кьяре Борначин следует поставить в Минске памятник на площади Свободы. Потому что Мария Кьяра Борначин исполняет за белорусов их гражданский долг – борется за счастье белорусских детей или хотя бы одного белорусского ребенка.
Всякий раз, когда в стране случаются выборы, люди, которые приходят на избирательные участки, фактически решают, на чье попечение отдать своих детей. Избиратель голосует за будущее. Опуская в урну бюллетень с галочкой за президента Лукашенко или за того или иного парламентария, избиратель должен представить себе, что вот лично этому человеку доверяет на пять лет своего ребенка.
Если бы я был избирателем в Белоруссии, я ни за что не проголосовал бы за человека, который считает себя вправе бить и жечь десятилетнюю девочку на том основании, что это его девочка. Если бы я был избирателем в Белоруссии, я бы ни за что не проголосовал за человека, который считает, будто насилие над ребенком – это право и личное дело опекуна. Я бы ни за что не проголосовал за человека, который считает, будто ему принадлежит, как вещь, хоть один ребенок на земле.
Я думаю, там, где начинается насилие, суверенитет заканчивается. Я думаю, никто не имеет права бить ребенка, даже если это его ребенок. Точно так же, как никто не имеет права опустошать землю, даже если это его земля.
Однако же Белоруссия голосует за президента и парламентариев, которые считают, будто государство вправе бить девочку Вику Мороз и не может быть за это лишено прав на девочку. Белоруссия голосует за президента и парламентариев, которые считают, будто государство вправе бить дубинками на площади Свободы детей, которые всего на семь лет старше Вики Мороз, и не может быть лишено прав на этих детей. Белоруссия голосует за насилие, не понимая, что тем самым лишает себя права свободно голосовать.
Была бы моя воля, я бы предложил итальянке Марии Кьяре Борначин почетное белорусское гражданство, ибо всякий человек, готовый открыто выступить против белорусского государства за счастье белорусских детей, в Белоруссии на вес золота.
Была бы моя воля, я бы избрал девочку Вику Мороз главой белорусской оппозиции. Эта девочка – единственный известный мне гражданин Белоруссии, который готов лучше умереть, чем терпеть насилие.