Цивилизация
Удивительная переписка состоялась у Сергея Степашина с Русской православной церковью. Председатель Счетной палаты направил письмо Патриарху Кириллу и получил ответ от архимандрита Тихона, ответственного секретаря патриаршего совета по культуре. Новостная линейка «Счетная палата — РПЦ — Лев Толстой» ввела в легкий ступор некоторых несведущих людей в интернетах: они никак не могли взять в толк, как все это связано. Таким людям надо пояснить, что Сергей Степашин не только приглядывает за коррупционерами — как бы они не стянули чего лишнего из казны. Как, например, в «Транснефти», где ничего лишнего, слава богу, не стянули. Сергей Степашин — книголюб и книгочей и, соответственно, председатель Российского книжного союза. До письма патриарху не всякий литератор знал об этом обстоятельстве. Помимо прочего Сергей Степашин активный общественник. По его инициативе День святых Петра и Февронии, покровителей супружества, обрел статус всероссийского праздника супружеской любви и семейного счастья. Сергей Степашин написал в свое время инициативное письмо патриарху Алексию II — и тот откликнулся. И отношения у Счетной палаты с РПЦ тесные, договорные. 10 июня сего года было подписано соглашение, предметом которого «является сотрудничество Сторон, направленное на духовное возрождение российского общества, сохранение духовного, исторического и культурного наследия России». Опять же, не всякий аудитор и литератор про то соглашение знает.
Это причудливое стечение обстоятельств, интересов, конфигураций, очевидно, побудило Сергея Степашина написать письмо. И еще прочтение книги Павла Басинского «Лев Толстой. Бегство из рая» (номинированной, между прочим, на премию «Большая книга» — ее вручат в следующий вторник). Автор там вскользь касается и вопроса о взаимоотношениях церкви и Толстого, но подробно на нем не останавливается, оставляя это другим исследователям. На деловом завтраке в «Российской газете» Сергей Степашин поделился впечатлениями о работе Басинского: «Я ее на одном дыхании прочитал. Все говорят: Лев Толстой отрекся от церкви. Ерунда это». Ерунда не ерунда, а проблема со Львом Толстым и РПЦ существует. «То ли он великий русский писатель и светоч России, то ли еретик и вечно горит в аду», — пишет сам Басинский в РГ, комментируя переписку. Степашин решил противоречие, как говорится, снять. И всем стало бы легче. «Литература —Счетная палата — РПЦ» выстроились бы в одну приятно-юбилейную линию.
Процитируем письмо Сергея Степашина патриарху Кириллу: «Эта деликатная тема неизбежно возникает накануне широко отмечаемой российской и мировой общественностью даты, которая приходится на 20 ноября с. г., — 100-летие со дня смерти великого русского писателя Льва Николаевича Толстого. Принимая во внимание особую чувствительность этой темы, а также невозможность для Русской Православной Церкви пересмотреть решение об отлучении Льва Толстого от Церкви, просил бы Вас, Ваше Святейшество, проявить сегодня к этому сомневающемуся человеку то сострадание, на которое способна именно Церковь. Тем более что в свое время Лев Толстой, как известно, все же находился на пути в Оптину пустынь. Разъяснение позиции Церкви в этом вопросе, публичное проявление в той или иной форме чувств сострадания со стороны Церкви к великому писателю в канун скорбной даты, по мнению Российского книжного союза, были бы сегодня правильно восприняты православным сообществом и обществом в целом».
Текст составлял человек многоопытный и дипломатичный. Что это за тема — в письме не говорится. Однако ж совершенно ясно, какая «эта тема». Идея «датского» примирения столь же наивна, сколь и хороша. Она абсолютно в чиновничьей логике, но не противоречит и человеческой. Как отметить юбилей? Арсенал официальных приемов невелик: к юбилею дают ордена и награды, приглашают в Кремль на банкет. Живых. Мертвым можно посвятить выставку, книгу, фильм, конференцию. Памятники и книги — вполне себе человеческая реакция, так же поминают и близких людей. Был человек — нет человека, но он с нами. А Лев Толстой близкородствен почти каждой приличной российской семье.
Отдельный вопрос — почему люди так любят отмечать скорбные даты. Юбилей со дня рождения — это радостно: родился в мир великий писатель. Отмечать годовщину ухода — есть в этом что-то тягостно-мучительное. Ну да ладно, может быть, так проще почувствовать родство с ушедшим: и великие смертны, как мы, а идеи и произведения живут в веках. Верующие поставят свечку за упокой души. Но вот тут-то и вопрос — христианской ли души. Юбилей смерти (не рождения), как ни крути, обращает к вопросам веры и Бога.
Стилистически и смыслово момент для написания письма был выбран удачно.
Я почему-то думаю, что Сергей Степашин действовал по велению души, умудрившись соединить в своем порыве человечью и чиновничью логику: искренне любя церковь и Льва Толстого, он вознамерился их примирить. К юбилею литературного старца требовался подарок от РПЦ. Нимб, который нарисован над головой Льва Николаевича литературоцентричным светским сознанием, нуждался, конечно, в комментариях со стороны окрепшей в России церкви. Лев Толстой — наш светский святой, защитник духовности. Церковь тоже про духовность и нравственность. В эпоху бездуховности такой союз пера и свечи пригодился бы для просвещения и смягчения заскорузлых сердец малочитающих и слабоверящих граждан.
Однако ж ничего у Сергея Степашина не вышло. Ответное письмо — не патриарха, но архимандрита — прекрасно в своей несветской прямоте. (Кстати, почему не ответил патриарх? Степашин — аппаратчик искусный, если писал — значит, знал: по чину берет.) Его составлял не дипломат, но проповедник. Истовый и убежденный. В письме примирительного мало: «...граф Толстой сам отлучил себя от Церкви, полностью порвал с ней, чего он не только не отрицал, но и при всяком удобном случае решительно подчеркивал: »...То, что я отрекся от Церкви, называющей себя Православной, это совершенно справедливо... Я отвергаю все таинства... Я действительно отрекся от Церкви, перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей...» Это лишь некоторые из подобного рода многочисленных заявлений великого писателя».
Далее идет краткое перечисление грехов, вин или «трагических духовных заблуждений» Толстого: «А в преклонных годах, почувствовав, что близок к этой цели, писатель создает небольшую секту своих почитателей и пишет «Евангелие от Толстого». Главным объектом нападок Л. Н. Толстого становится Православная Церковь. Его высказывания и поступки, направленные против нее, были ужасающи для православного сознания. Более того, деятельность Л. Н. Толстого в последние десятилетия его жизни, к сожалению, была поистине разрушительна для России, которую он любил. Она принесла несчастье народу, которому он так хотел служить. Недаром вождь большевиков...» Разъяснение позиции Церкви и оценка Толстому, о которых просил Степашин, в письме даны: «Православные люди по-прежнему почитают великий художественный талант Л. Н. Толстого, но по-прежнему не приемлют его антихристианских идей».
Противоречие не снято. По-прежнему непонятно, был ли Толстой столпом и светочем или горит в аду. Там есть пассаж и про мучительную душевную борьбу Толстого, обращающий читателя к мысли, что Толстой пожалел, да поздно было. Ответное письмо от иерарха РПЦ есть проповедование об истинности веры и о вероотступничестве Толстого.
Все остались при своих. Первым делом — Лев Николаевич, заступником которого выступил Сергей Вадимович. Хорошо все-таки, что классики мертвы и с ними можно делать все что угодно. Даже просить о сострадании к ним. Что бы сделал Лев Николаевич, прочитав письмо Сергея Вадимовича, страшно даже представить. Разразился бы памфлетом «Так что же нам делать со Счетной палатой», «В чем их вера», «Не мог промолчать»? Вся отечественная колумнистика и публицистика нервно курила бы в сторонке.
Советский эппиграмматист Александр Иванов хорошо написал о временном зазоре, который спасает нас, грешных, от карающей руки классика: «Виктор Шкловский о Толстом сочинил солидный том. Хорошо, что этот том в свет не вышел при Толстом». Хорошо, что из Ясной Поляны до Счетной палаты Толстому не дотянуться.
Писатель Андрей Балдин, который исследовал отношения Толстого со временем в книге «Московские праздные дни» (тоже, кстати, номинированной на премию «Большая книга») говорил недавно в интервью «Известиям»: «Историю литературы XIX века нужно рассматривать заново, учитывая своеобразное соревнование литературы и церкви за духовную власть в стране». Русская литература создавалась как сакральный проект, как замена церкви. Толстой был главным служителем литературной церкви. И до конца прошел избранной дорогой. Даже вот до Оптиной не доехал. В биографии великого писателя не бывает случайностей. Писатель — он и есть гипертекст, высказывание во времени и пространстве. Так что не доехал не случайно, а в рамках жизни-произведения.
Переписка Сергея Степашина с РПЦ — еще одно доказательство масштабности Толстого, соизмеримости его идей с идеями Церкви. Хотя нужны ли доказательства? Не влезает Лев Толстой в отдел писем патриархии, не проходит ни телеграммой, ни бандеролью.
В этом диалоге «Степашин — РПЦ» виновата русская литература, она всех запутала, приучила придавать значение словам. Духовность, духовенство, духовник, дух — слова вроде однокоренные, но для всех разное означают. Из одного корня для Льва Толстого вырастает одно, для Сергея Степашина — другое, для архимандрита Тихона — третье.
Оно и к лучшему. Представить себе церковь, объединившуюся с литературой в едином духовном служении, — все равно что все книги уничтожить, оставив Одну.
Даже по случаю юбилея невозможно. Даже в рамках соглашения о сотрудничестве, направленном на духовное возрождение российского общества, немыслимо.
А вообще, прочитав письмо за подписью Сергея Степашина, можно было бы сразу предположить, что послаблений Толстому не выйдет. Скажи мне, кто задал вопрос, и я угадаю, каков будет ответ. Вот если бы президент Дмитрий Медведев или премьер Владимир Путин написали патриарху, отвечать было бы труднее. Слава богу, никто из дуумвирата за мыслителя перед РПЦ не вступился. Остался Толстой как есть — велик и непримирим. Стоит литературная церковь Толстого, не уязвимая ни для мирской власти, ни для церковной. Бумажная, но удивительно прочная. Сработана на века.
