Невкусное государство

Как раз в те майские дни, когда (если не случится чего-то вроде революции) будет происходить инаугурация нового президента России (надеюсь, все-таки четвертого, а не опять второго) исполнится 30 лет «Продовольственной программе СССР». Как ни странно, тема соотношения еды и свободы, вроде бы прочно забытая в последнее десятилетие, становится актуальной вновь. Массовые акции протеста уже успели объявить бунтом «сытых». В этом есть доля истины: когда человек думает лишь о пропитании, у него просто нет возможности поднять голову, спрашивать с власти и думать о том, как обустроить страну. Впрочем,

если свобода найдет путь к сердцу россиян через желудок, ничего предосудительного в этом не будет.

Между тем, в советские времена противопоставление еды и свободы было очень популярно. Гайдар-дед не случайно сделал Мальчиша Плохиша обжорой, купившимся на замечательный ассортимент сладостей у проклятых буржуинов. Тяга к еде и материальным ценностям официально осуждалась советской властью, хотя значительную часть советской истории большинство населения прямо-таки боролось с физическим голодом или недоеданием, а вовсе не занималось «бездуховным потреблением». В начале 90-х Гайдару-внуку выпадет миссия спасать Россию от угрозы массового голода в результате краха советской экономики.

Но тогда, в 1982-м, когда принималась продовольственная программа, о крахе никто не думал — думали, как и сейчас наша власть, о дальнейшем процветании. «Цезарь был на месте, соратники рядом, жизнь текла отлично, судя по докладам» (Булат Окуджава).

Продовольственная программа стала последним стратегическим документом брежневской эпохи стабильности, под спудом которой вызревал неизбежный в условиях полной оторванности власти от народа и предельной неэффективности советской экономики социально-политический взрыв.

По иронии судьбы, эта программа была рассчитана аккурат до 1990 года — то есть формально должна была завершиться (исполнение никто не проверил, новой власти стало не до того) накануне распада СССР.

Официальной причиной появления продовольственной программы, естественно, было заявлено растущее благосостояние советских граждан. Тогда это формулировали так: «Продовольственная проблема в СССР — это прежде всего проблема структурная, выражающаяся в быстром росте и недостаточном удовлетворении потребностей на наиболее ценные продукты питания, в отставании роста производства продуктов питания от повышения денежных доходов и платежеспособного спроса населения. Одновременно увеличивается численность населения страны при росте городского и уменьшения сельского населения». Программа была вполне конкретной по цифрам: партия власти КПСС ставила задачу увеличить потребление мяса и мясопродуктов в расчете на душу населения с 58 кг в 1980 году до 70 кг в 1990-м; молока и молочных продуктов — с 314 до 330 кг; яиц — с 239 до 265 шт.; овощей и бахчевых культур — с 97 до 127 кг; фруктов и ягод — с 38 до 68 кг. К слову, часть этих результатов в России не достигнута и сейчас: по состоянию на 2011 год, россиянин в среднем потребляет 63 кг мяса, около 230 кг молока и молочных продуктов. С овощами, фруктами и ягодами дело обстоит получше.

Народ отреагировал на появление продовольственной программы в условиях нараставшего дефицита продуктов целой вереницей анекдотов. Голод и недоедание вообще занимали ключевое место в советском народном творчестве по мотивам решений партии и правительства в последние два-три десятилетия существования СССР — во время сталинского голодомора на эту тему не шутили, слишком уж страшной она была. «Сегодня в мясном отделе нашего магазина имеется вырезка из продовольственной программы», «Комсомольско-молодежный магазин борется за звание продовольственного», «Говорят, жители революционной Никарагуа недоедают? Просьба то, что они не доедают, присылать нам в Тульскую область», «Что такое свиная отбивная? Кусок картошки, отбитый у свиньи».

Анекдоты про еду адекватно описывали и политический строй, и повседневное существование большинства населения.

Так было и до принятия продовольственной программы. В скабрезной частушке со знанием классики «при подсчете в сельсовете не хватило два яйца — прибежали в избу дети, второпях зовут отца» была вся сермяжная правда жизни.

Уже в перестроечные годы я видел в одном из областных центров будущего независимого Узбекистана магазин, в котором было только 2 (два!) товара: водка и хозяйственное мыло. Видимо, по замыслу местной власти, люди должны были пить водку и закусывать ее кусочками хозяйственного мыла. В моем родном Ташкенте годами не было гречки, появление в центральном гастрономе города сервелата считалось чудом, зато можно было наслаждаться дешевыми овощами и фруктами — благо климат позволял их выращивать. Потом, уже после распада СССР, к нам снова вернулись талоны и карточки на сахар, крупу, животное масло.

Я помню, как замечательный экономический журналист Отто Лацис, вернувшись из Германии (западной, естественно), с удивлением и восторгом писал, что там продуктовое изобилие в любом магазине, что немцы не запасают товары килограммами и мешками, как наши, а берут всегда по чуть-чуть. Потому что в отличие от советских людей не опасаются, что сахар, крупа или колбаса назавтра могут просто исчезнуть.

Еда сыграла важную роль в появлении на советской земле свободы. Очереди в первый «Макдоналдс» (качество этой еды мы здесь не обсуждаем), кока и пепси, конечно же, были идеологической диверсией против советского строя.

Теперь мы в кулинарном отношении — и по количеству еды, и по инфраструктуре общепита (даже само это слово, невкусное, бесчеловечное, постепенно исчезает из обихода) — интегрировались в мировое сообщество едва ли не в большей степени, чем во всех прочих сферах. Один американский бизнесмен рассказывал, что решил открыть в Москве сеть ресторанов, после того как увидел в центре российской столицы в начале 90-х на ресторане показавшуюся ему совершенно дикой табличку «Закрыто на обед». Теперь кафе и ресторанов в России (о качестве, опять же, не говорим), конечно же, неизмеримо больше, чем в советские времена.

Миллионы людей в России по-прежнему с трудом сводят концы с концами и не могут себе позволить множество видов вкусной и здоровой, а также невкусной и нездоровой пищи, которая доступна в нашей стране. Но у людей, имеющих возможность качественно и разнообразно питаться, действительно больше требований и к качеству образования, и к состоянию дорог, и к поведению власти.

Бедность не синоним честности. Сытость не порок, порок — обжорство, если только это не болезнь. У людей, имеющих вкус в еде, обычно есть вкус и к государству. А сейчас у нас голода, к счастью нет, но государство явно невкусное. Переваривать его приличному человеку можно лишь с очень большим трудом.