Лучано света

До самого важного события в своей жизни человек, как правило, не доживает. Потому что самое важное событие в жизни человека — его смерть. Именно смерть и посмертное существование человека в памяти людей, культуре, истории задают истинный масштаб его личности. Великий итальянский оперный тенор Лучано Паваротти (к нему слово «великий» применимо во всех смыслах, даже и в чисто физиологическом — большой был человек) отправился в свое главное и последнее путешествие — за всемирной посмертной славой, получив всемирную прижизненную.

У певцов и актеров эта посмертная слава отличается, скажем, от писательской или славы художников. Никому же не приходит в голову говорить, что художник Икс рисует хуже ван Гога, а художник Игрек явно не дотягивает до Рубенса. Фраза, обращенная к писателю, «ты пишешь хуже Пушкина» — нонсенс. Хуже, конечно, но сравнивать некорректно. Зато оперных певцов мы как раз привыкли сравнивать с гениальными предшественниками. С Паваротти почти неизбежно долгие десятилетия (о веках пока говорить поостережемся) будут сравнивать теноров. Как вновь и вновь сравнивают оперных певцов с Энрико Карузо (любимым певцом самого Паваротти), Марио Ланца, Федором Шаляпиным. Просто оперное искусство не столь разнообразно, как музыка или литература, оно более прикладное, ремесленное.

«У Паваротти была идеальная школа, что чрезвычайно важно. Он знал и умел петь. Он превзошел всех и был самым лучшим, вне сомнения», — так сказала о великом итальянском теноре сразу после его смерти коллега по цеху и женщина, сопоставимая с ним по уровню мастерства и славы, российская оперная прима Ирина Архипова. Мне кажется, даже если в этих словах и есть вполне естественное деликатное преувеличение как дань памяти только что ушедшего от нас мастера, такая оценка от собрата по ремеслу — лучший итог жизни. Сомнения в том, что «он был самым лучшим», неизбежно появятся. Потом, с течением времени. Но он точно один из тех, о ком будут спорить как о лучшем.

Кто знает, по какой логике и с какой периодичностью рождаются гении? Вот, например, между смертью Карузо и рождением Паваротти прошло «всего-то» 14 лет. То есть были старики, которые сумели застать одного и другого. Проблема признанных, непризнанных и незаслуженно признанных при жизни гениев стара как мир. Но ведь мы так устроены, что самой жизнью делимся на тех, кто творит мифы, и тех, кто их обсуждает. Трио теноров Паваротти — Домингес — Каррерас, как хоккейная тройка Петров — Харламов — Михайлов, стало маркой и знаком целой профессии.

А человек, олицетворяющий профессию, и есть высочайший профессионал. Кто скажет, что Паваротти не заслужил своей прижизненной славы?

Человек, самим своим обликом рекламировавший жизнь вольную, радостную, размашистую («хорошего человека должно быть много»), сделавший своей визитной карточкой беззаботную песенку «О, соле мио», которую не хуже перепел разве только Заяц из главного советского мультсериала «Ну, погоди!», ушел из жизни, максимально точно разобравшись в ее смысле. Его завещание обнародовали почти сразу же — у Паваротти был рак, и последние несколько месяцев он знал, что обречен. Самое главное в отрывках завещания, которые доступны всему человечеству, а не только родным и близким певца, — «настоящее-будущее время», в котором умирающий человек писал о себе и своем деле.

«Я надеюсь, что меня будут помнить как оперного певца, а точнее, как представителя мира искусства, который смог самовыразиться в своей стране», — написано в этом завещании. «Надеюсь, что любовь к опере навсегда останется центральной линией моего творчества». К счастью, жизнь настолько разнообразна, что здесь можно ждать чего угодно. А дальше это будущее время, эта деликатная просьба Лучано помнить его после смерти, не оставлять один на один с холодом забвения сменяется временем настоящим. «Я, как и мои многочисленные предшественники, в том числе великий Карузо, люблю разнообразие звучания. Музыка позволяет выражать эмоции и переживания более красочно. Для тенора в каждом исполнении, «языке» музыки, сосредоточена вся гамма эмоций». «Я люблю», а не «я любил»… «Музыка позволяет», а не «музыка позволяла».
Упоминание своего имени рядом с именем гения Карузо и это настоящее время — вовсе не мания величия, вполне, кстати, извинительная для мастера такого масштаба. Это понимание того, что ты всю жизнь занимался вечным делом, которое не подвластно физической смерти. Музыка была, есть и будет. «Разнообразие звучания», о котором написал в своем последнем тексте лучезарный Лучано, вновь и вновь будет манить новые поколения оперных певцов.

Если занимаешься вечным делом и думаешь о вечности, с легкой душой можно писать завещание в настоящем времени.

Потому что только вечность всегда настоящее и никогда — прошлое. «О, соле мио». Мое солнце. Лучано Паваротти нашел свое солнце и щедро отламывал его кусочки для публики по всему миру. Теперь оно погасло, остался только один маленький лучик от большого человека. Нет, не лучик — Лучано света.