Праздник урожая во Дворце труда

Встречу Владимира Путина с журналистами очень правильно назвали встречей одного ответа. Общаться в таком формате — одно удовольствие, потому что объект в нем всегда сверху.

«— Скажите, почему вы едите детей? — У вас проблемы с логикой. Приведу простой пример: вот в Америке негров линчуют».

И все. Ни уточняющих вопросов, ни просьбы о более полном комментарии. Потому что в зале 1316 журналистов и только 5% из них — пять из ста — могут задать один вопрос, чтобы получить один ответ.

Главный вопрос года пытались задать Женя Левкович со товарищи, которых на пресс-конференцию не пустили. Они встали на въезде в ЦМТ и честно стояли там со своим вопросом про амнистию для «узников Болотной» — строго до тех пор, пока добрые люди в форме не объяснили им, что их место не здесь, а в автозаке.

Затем этот же вопрос пыталась задать корреспондент «Газеты.Ru»: почему по обвинению в беспорядках на Болотной площади сидят невинные люди? Почему те, кто является виновником этих беспорядков, выступают в качестве свидетелей обвинения?

Ответ был тем же: каждый должен знать свое место. Владимир Владимирович не любит глупых вопросов и отвечает на них неловко и без удовольствия. А умные вопросы он любит. Например, вопрос духовно богатой девы из «интеллектуального глянца» про «стиль в трех понятиях» или румяной фрау из журнала «Собеседник», с которой после объятий с ВВ с грохотом упал венец безбрачия.

Было здравое, но неосуществимое предложение: объявить бойкот пресс-конференции Путина. Это было бы прекрасно, но потребовало бы какой-то поистине киевской самоорганизации от всей российской прессы. Хотя представить такое, конечно, было бы интересно: вместо тысячи с лишним репортеров — делегаты Первого, «России-1», НТВ, ИТАР-ТАСС и Life News. Ах да, конечно, еще Russia Today и «Россия сегодня» в лице профессиональных патриотов Дмитрия Киселева и Маргариты Симоньян.

Но есть одно «но», уже сформулированное Борисом Гребенщиковым: «Роза Леспромхоза и Мария Подвенечная Птица готовы отдать все, что есть, за билет на праздник урожая во Дворце труда».

Имеем то, что имеем: и Розу из «Собеседника», и Марию из дальневосточного «Вече». И заодно еще легион тех, кто пришел на пресс-конференцию не за тем, чтобы спросить о важном, а затем, чтобы по прилете на родину губернатор похлопал по плечу и сказал: «Молодец».

Из главных вопросов, которые было нужно задать, но которые не задал никто, можно составить двухтомник. Можно, но не нужно, потому что даже те немногие важные вопросы, которые были заданы, остались без ответа. Почему судят невиновных? Потому что позиция Рыжкова — это его частная позиция. Простите? Следующий вопрос. Почему у нас суды имеют обвинительный уклон, а следствие работает так, будто прокуратуры не существует? Следующий вопрос. Если бы вы увидели, как омоновец бьет женщину, вы бы вмешались или нет? Омоновец не может бить женщину, следующий вопрос. Вы знаете, что двое детей-инвалидов, которых должны были усыновить американцы, умерли в детских домах России? В Америке тоже дети умирают. Простите, а при чем тут?.. Следующий вопрос.

1316 вопросов. Хотя нет, их наверняка было гораздо больше, если не считать девочку из РИА «Новости», которая собиралась задать вопрос про свое многострадальное агентство и которой, как говорят, в последний момент запретили это сделать. Именно поэтому, когда на нее упала чугунная длань ведущего, она и не смогла с ходу выдать ничего связного.

В любом случае — давайте подумаем, о чем мог спросить президента Сергей Силин из «Простоквашино», или же агентство страховых новостей, либо вовсе странные люди, имеющие как минимум отдаленное отношение к СМИ, типа Алексея Юшина из департамента информационной политики Пензенской области или Зелимхана Яхиханова из парламента Чеченской Республики. Подумали? Вот примерно о том же, о чем далекий и не факт, что реальный, потомок Федора Достоевского.

Неизменно прекрасен был Андрей Туманов, также выполняющий не вполне понятную роль. Этот человек превратился из журналиста в депутата, но для того, чтобы предстать перед вождем, совершил обратный процесс. И опять-таки его вопрос был до такой степени личным, что он не стал озвучивать ни его содержания, ни имен противных министров, которые осмелились игнорировать президентский автограф на бережно сложенной бумажке.

Это характерно не только для журналистики. Желание понравиться превозмогает желание решить проблему или задать важный вопрос на любой встрече с монархом.

На пресс-конференции Путина соревновались таблички и мишки-зайчики, на встрече с литераторами потомки щеголяли громкими фамилиями и степенью родства (самым популярным, что самое забавное, стал потомок Лермонтова, у которого, как известно, детей не было вовсе). На недавней встрече с правозащитниками, если кто-то что-то и пытался выпятить, это осталось не известным никому, кроме монарха. После привычно пустого вступительного слова глава государства выслушал привычно льстивую ответную речь Владимира Лукина — и занавес упал, отделив наблюдателей от участников встречи.

Похоже, этот формат — все еще лучший формат кремлевской коммуникации.

Но что особенно интересно, праздник урожая продолжился в другом месте — в музее Берлинской стены, где более 80 журналистов со всего мира получили возможность пообщаться с «политзэком номер один» Михаилом Ходорковским.

Вопросы, наполненные неподдельным восторгом, особая бережность и нежность по отношению к спикеру здесь считались чем-то само собой разумеющимся. И почему-то никого не смутил тот факт, что перед началом общей была еще и закрытая пресс-конференция для узкого круга. А из тех, кто аккредитовывался на открытую, в зал были допущены далеко не все.

Сам Ходорковский отвечал очень осторожно, тщательно подбирая каждое слово. Но содержание практически всей пресс-конференции в итоге свелось к двум условным фразам: «Политика и бизнес мне более неинтересны» и «Я всего 36 часов на свободе и об этом еще не думал». Но даже при такой лаконичности можно было попытаться доспросить его в попытках вытащить хоть что-то информативное. Ходорковский собрался посвятить себя защите политзэков. Хорошо. Расскажите, как вы собираетесь их защищать? 36 часов на свободе — и об этом не думали? Но простите, у вас было десять лет на обдумывание своей послетюремной стратегии. Вы знаете, кто конкретно причастен к смерти Алексаняна? Отлично, скажите кто или хотя бы анонсируйте, когда сможете об этом говорить. И главное — когда мы сможем рассчитывать на адекватное большое интервью или широкую пресс-конференцию? Чтобы вы успели отдохнуть, собраться с мыслями, собраться с силами и озвучить хоть одно серьезное заявление, кроме того, что вы искренне благодарны Музею Берлинской стены, Гансу Дитриху Геншеру и всем прочим, кто вытаскивал вас из тюрьмы.

Но вопросов таких не прозвучало. Ни от наших журналистов, ни от заграничных. Потому что эта насквозь международная и демократическая пресс-конференция, по сути, такой же праздник урожая во Дворце труда: радостная церемония признания заслуг, приправленная острым северокорейским соусом поклонения и почитания, густо посыпанная амбициями собравшихся.