Цивилизация
Выход в свет мемуаров Тони Блэра «Путешествие» вызвал ажиотаж. Возбудились многочисленные противники бывшего премьер-министра Великобритании, прежде всего, антивоенные активисты, намеренные повсюду срывать презентации книги. Обиделась королевская семья: экс-глава правительства позволил себе характеристики, выходящие за рамки придворного протокола. Еще больше обозлился Гордон Браун — на покровительственно-пренебрежительный тон бывшего патрона. Негодование в арабском мире: Блэр ни на йоту не поступился убеждением, что война против Ирака была нужна, важна и правильна, он ни о чем не сожалеет, а борьбу против радикального ислама надо продолжать. Консерваторы с неприязнью отметили, что стиль троекратного премьера по-прежнему блистает причудливой смесью пафосной риторики с уверенностью во всевластии политтехнологов. Ну а таблоиды заинтересовались подробностями ночи любви, которую Шери Блэр подарила своему мужу накануне того дня, когда он объявил о намерении бороться за лидерство в лейбористской партии.
Как бы то ни было, издание стало событием, поскольку в отличие от тщательно вычищенных воспоминаний, которыми обычно разражаются политики высшего уровня, «Путешествие» несет на себе отпечаток яркой личности автора. А он является, пожалуй, одним из самых знаковых представителей мирового истеблишмента переходного периода, который, начавшись по завершении «холодной войны», пока и не думает заканчиваться.
Поколение Тони Блэра сменило тех западных руководителей, которые несли на себе тяготы финальной стадии мирового противостояния и кому довелось отпраздновать в нем победу.
Кредо новой когорты выражалось в двух лозунгах. «Все возможно» — открываются перспективы, которые казались совершенно невероятными еще несколько лет назад. И «все позволено» — для достижения амбициозных и, конечно же, благих целей не обязательно ограничивать себя устаревшими условностями. Будь то неписаные правила политического поведения или предписания международного права.
Конец военно-идеологической конфронтации поколебал прежние идейные барьеры, и в западной политике начали стираться привычные водоразделы между левыми и правыми. Не случайно Тони Блэр и Билл Клинтон стояли у истоков «третьего пути» — концепции прогрессивного развития, основанного на конвергенции. Блэр, представитель левого крыла лейбористов, в юности зачитывавшийся Марксом, пришел на спаде, наверное, самого антисоциального тренда в британской политике ХХ века — эпохи Маргарет Тэтчер и Джона Мэйджора. Но вместо того, чтобы резко вывернуть штурвал влево, он начал сдвигать партию к центру — выправляя крайности предыдущего периода и не впадая в противоположные.
Изменение идеологического ландшафта совпало с возникновением иной коммуникационной среды: в глобальном обществе мощь информационного давления на сознание возросла во много раз, а политические технологии приобрели поистине всеобъемлющий характер. И
Тони Блэр, сам знающий толк в пиаре и окруживший себя изощренными профи, стал настоящим героем этого времени. Идеи в прежнем понимании сменились культом успеха и динамизма, олицетворением которого и был самый молодой премьер-министр за 200 лет.
Понятие «Cool Britannia» («клёвая Британия»), изначально относившееся к течению в английской поп-музыке 1990-х, превратилось в имиджевый проект «новых лейбористов», что окончательно стерло грань между политикой и шоу-бизнесом.
Отзываясь в книге о принцессе Диане, Тони Блэр очень точно характеризует самого себя: «Нам обоим, каждому по-своему, присущ талант манипулирования, способность быстро улавливать эмоции других и инстинктивно играть с ними». Параллель примечательная, ведь безвременно погибшая принцесса еще при жизни стала иконой поп-культуры, стилистикой которой явно пронизана современная политика. Восхищение умением манипулировать — отнюдь не новость для политики, но стоит еще раз подчеркнуть: в открытом обществе XXI века масштаб и эффективность манипуляций увеличиваются многократно. Как и их последствия.
Такой подход во многом и погубил карьеру Тони Блэра. Его, похоже, будут вспоминать не в связи с мирным урегулированием в Ольстере, удачной реформой местного самоуправления и успехами экономического стимулирования, а как премьер-министра, втянувшего нацию в иракскую войну.
Вообще, первый глава правительства, родившийся после Второй мировой, Блэр оказался более чем воинственным — при нем Великобритания участвовала в четырех вооруженных акциях. Это феномен конца ХХ века: порог применения силы заметно снизился, когда из власти в ведущих странах стали уходить те, кто застал мировую войну. Динамичному «поколению перемен», а многие его представители начинали как радикальные борцы с милитаризмом (Блэр, Клинтон, Солана, д'Алема, Шрёдер), война, как ни странно, представлялась более допустимым средством решения проблем, чем их предшественникам. Это было связано не только с исчезновением противовеса (СССР и Варшавский пакт), но и с нарастанием релятивизма в восприятии политики: раз все возможно, то и все позволено, была бы цель благая. А цель заведомо считалась благой, поскольку эйфория конца коммунизма создала впечатление окончательной и бесповоротной исторической правоты «свободного мира».
Все четыре войны Блэра (Югославия, Сьерра-Леоне, Афганистан, Ирак) сопровождало мощное информационное обеспечение, и чем труднее было обосновать применение силы, тем больше приходилось использовать дар манипулятора.
В результате речь Блэра в парламенте 18 марта 2003 года, в которой он доказал необходимость войны против Саддама Хусейна, была шедевром красноречия, но основывалась на подтасовке фактов и лживых утверждениях.
Стремление Блэра воевать с Ираком отражало его убежденность в том, что будущее принадлежит Соединенным Штатам и задача Лондона — сохранить позицию самого близкого и надежного союзника. Итог парадоксален. С одной стороны, американское доминирование в мире не выдержало испытания иракской войной, с другой — безоглядная поддержка Блэром действий Вашингтона не укрепила, а дискредитировала идею британско-американского альянса. И сегодня внешняя политика страны пребывает в полном замешательстве. Ось Лондон — Вашингтон не работает как раньше. А роль Великобритании в Евросоюзе и вовсе не ясна, попытки Блэра активизировать еще и европейское направление уперлись в евроскептицизм британцев, который усугубился из-за концептуального кризиса самой модели интеграции. Справедливости ради стоит отметить, что Блэр несет лишь часть ответственности — трудно найти почву под ногами, когда расползаются основы прежнего мирового устройство.
Наследие поколения Блэра трудно оценить по той причине, что оно, несмотря на яркость и интеллектуальный блеск ряда представителей, оказалось сугубо промежуточным.
«Третий путь» повел куда-то дальше — сквозь кризисы и перераспределение мирового экономического баланса в неизвестном пока направлении.
Посткоммунистическая эйфория улеглась под напором новых множащихся угроз, а идейная палитра перемешалась. Проблемы урегулирования конфликтов и роли государства, с которыми имел дело Блэр, становятся все острее. А войны, начатые с его участием, продолжаются.
