Цивилизация
Двадцать лет назад, 25 июля 1990 года, посла США в Багдаде Эйприл Глэспи неожиданно пригласили на аудиенцию к Саддаму Хусейну. Ранее американский дипломат, занимавшая должность с 1989 года, лично никогда не встречалась с президентом Ирака.
Саддам начал разговор с длинного и эмоционального монолога, в котором упрекал Вашингтон за поддержку врагов Ирака, препятствующих экономическому и политическому восстановлению страны после восьмилетней войны с Ираном. Главное зло, согласно иракскому лидеру, исходило от соседнего Кувейта. Он не только отказывался признать территориальные претензии Багдада (два спорных острова), но и хитрым способом (новые технологии) воровал нефть с месторождения, расположенного с иракской стороны границы, а также препятствовал сокращению добычи в рамках ОПЕК, поддерживая низкие цены на нефть, невыгодные иракской экономике.
В разговоре с американским послом Хусейн упирал на то, что с 1980 по 1988 год Ирак сражался за интересы США против их злейшего врага – шиитского режима мулл в Тегеране. И, пролив «реки крови», чтобы остановить персидский экспансионизм, иракский народ заслуживал иного обращения со стороны Вашингтона и его друзей в арабском мире – от Египта и Саудовской Аравии до Объединенных Арабских Эмиратов и Кувейта.
В ответ на пламенную тираду и прозвучали слова, вокруг которых спорят до сих пор. «У меня есть прямая инструкция президента – добиваться улучшения отношений с Ираком, – сказала посол. – У нас нет точки зрения на межарабские конфликты, такие как ваш пограничный спор с Кувейтом... Эта тема не связана с Америкой».
Ровно через неделю, 2 августа 1990 года, иракские войска вторглись в Кувейт, в течение двух дней оккупировали его и провозгласили 19-й провинцией Ирака. Оккупация продолжалась более полугода, Кувейт был освобожден в результате военного вмешательства международной коалиции во главе с США в январе 1991-го. Значение этих событий выходит далеко за региональные рамки. Во-первых,
акция, которую поддержали обе сверхдержавы – не только Соединенные Штаты, но и еще существовавший Советский Союз — стала первым и, как оказалось, единственным проявлением «нового мирового порядка». Того, что, как тогда предполагалось, придет на смену конфронтации времен «холодной войны» – совместные меры по поддержанию мира и стабильности вплоть до наказания нарушителей.
Во-вторых, первая война в Персидском заливе туго затянула узел ближневосточной политики, который не удается распутать до сих пор, хотя Саддама Хусейна давно нет в живых, а регион стал совсем другим. Наконец, в-третьих, наглядно проявилась ограниченность возможностей силы, даже если военное преимущество является абсолютным.
По распространенному мнению, уклончивый ответ посла Глэспи либо просто означал, что Вашингтон не вмешается в случае иракского вторжения в Кувейт, либо как минимум именно так был интерпретирован иракским диктатором. Первая трактовка по душе тем, кто считает, что дестабилизация Ближнего Востока с целью завладения его углеводородными богатствами всегда была путеводной звездой американской политики. Саддама, мол, спровоцировали, дабы создать повод для массированной военной интервенции. События последующих 20 лет вроде бы подтверждают такую версию: активность и масштабы присутствия США в регионе за этот период резко возросли. Те, кто согласны со второй трактовкой, обвиняют посла в грубой дипломатической ошибке, приведшей к долгой череде потрясений, конца которым не видно.
Вице-премьер Ирака Тарик Азиз, присутствовавший при том разговоре, в 2000 году утверждал, что якобы никаких иллюзий у Хусейна не было: он понимал, что американцы в стороне не останутся, но верил в способность военной победы. На слушаниях в сенатском комитете по международным делам весной 1991 года Эйприл Глэспи настаивала на том, что предупреждала Саддама Хусейна о недопустимости войны с Кувейтом, а на вопрос относительно ее ремарки о якобы невмешательстве Соединенных Штатов признала: «Очевидно, мы были настолько недалеки, что не поняли, что Саддам просто идиот».
Саддам не был идиотом, но то, как он строит разговор, показывает: решение покончить с Кувейтом уже принято. И он хотел услышать только одно – Вашингтон не двинет войска на защиту союзника, вопреки тому что несколькими днями ранее заявил министр обороны Дик Чейни. Если бы Глэспи прямо предупредила иракского собеседника, что возмездие неизбежно, он, вероятно, задумался бы. Любой другой ответ Саддам истолковал бы в свою пользу, тем более что сказанное действительно допускало различные трактовки, хотя, вероятнее всего, имело целью отделаться нейтральными дипломатическими формулировками.
Основания рассчитывать на лояльность Белого дома у Саддама Хусейна были. На протяжении ирано-иракской войны США, как, впрочем, и большая часть мира, были целиком и полностью на стороне Багдада. Исламская революция в Иране перепугала всех, вне зависимости от политической ориентации. Список стран, вооружавших и поддерживавших иракский режим, включал антагонистов из обоих идеологических блоков, нейтральные страны, арабских соседей (крупнейшим донором был, между прочим, Кувейт), далекие латиноамериканские государства и даже режим апартеида в ЮАР. Хусейн хорошо помнил крепкое рукопожатие Дональда Рамсфельда, спецпосланника президента Рейгана, который приезжал на переговоры в 1983 году. По иронии судьбы, именно он стал через 20 лет идеологом и инициатором войны на уничтожение Саддама. А еще большая ирония заключается в том, что его успешное свержение в 2003 году привело к резкому усилению Ирана, чего Рамсфельд и его единомышленники как раз всегда пытались не допустить. Кстати,
для Тегерана противостояние практически всему миру, который не только поддерживал его врага, но и старательно не замечал использование Саддамом химического оружия против иранцев, стало сильнейшей психологической травмой. Нынешнее упорство и отказ доверять кому бы то ни было – во многом результат того опыта.
Также как неспособность Америки проявить гибкость в отношении Ирана во многом эхо унижения, которое испытала сверхдержава после исламской революции: разрушение посольства, захват заложников, провал попытки освободить их силой и неприглядная сделка о секретной продаже оружия, получившая название «Ирангейт».
Саддам Хусейн стал жертвой собственной самонадеянности, наглядно продемонстрировав, как диктаторская власть способна лишать чувства реальности. Обжегшись в 1990 году (а он, кроме всего прочего, явно не осознал масштаб изменений, произошедших к тому моменту в мире), Саддам не извлек уроков и попытался сыграть с Америкой еще раз – в 2002–2003. Блефуя по поводу якобы имеющегося у него оружия массового уничтожения, он отчего-то снова полагал, что США не рискнут атаковать.
Впрочем, назвать победителем американцев язык тоже не повернется. Первая война закончилась без полного успеха: менять режим не рискнули. Возможно, отвлекшись на поистине судьбоносные перемены в Европе.
Вторая иракская война стала переломным моментом, который показал, что мировая гегемония Соединенных Штатов не состоялась.
Любопытно, что второй символический эпизод, показавший, что «однополярный мир» так и не стал реальностью, тоже связан с «недоразумением» в понимании намерений. За месяц до грузино-российской войны госсекретарь США Кондолиза Райс, выступая на пресс-конференции в Тбилиси, заверила грузинского президента Михаила Саакашвили: «Мы всегда сражаемся за наших друзей». Впоследствии она утверждала, что речь шла только о политической поддержке, а за кулисами она жестко требовала от собеседника не применять силу. Но слово было сказано. И грузинский лидер предпочел интерпретировать его так, как ему хотелось. В результате «сражаться за друзей» Америка не стала, признав ограниченность своих возможностей.
Двадцать лет, прошедшие со времени разговора в президентском дворце в Багдаде, стали временем ускоряющегося неконтролируемого развития мира. Субъективные и личностные факторы то ли играют в нем все большую роль, то ли служат частными проявлениями закономерности, которую толком пока никто не может понять.
