Польский ва-банк

Весь вчерашний день коллеги-журналисты оживленно обсуждали новый демарш Варшавы: руководство Польши не приедет на саммит Россия — Евросоюз, который состоится в пятницу в Хельсинки. С тех пор как неделю назад польский представитель заблокировал начало переговоров Европейской комиссии с Россией о подготовке нового базового соглашения, Варшава наслаждается положением главного ньюсмейкера Старого Света. Весть о бойкоте встречи в верхах отлично вписалась в информационный контекст.

Почему-то никто не задался вопросом, а что, собственно, руководителям Польши делать на хельсинкском мероприятии.

Формат регулярных саммитов Россия — ЕС, которые проходят дважды в год, давно не меняется. Это президент России, глава страны-председателя Евросоюза и председатель Европейской комиссии. Четвертым постоянным участником является высокий представитель по внешней политике и политике безопасности Хавьер Солана. Больше никто не предусмотрен.

Будем считать, что у Варшавы не было намерения создавать псевдосенсацию, а постарались сами отечественные «акулы пера». Ведь российские СМИ вместе с сообщением о том, что президент Польши Лех Качиньский на саммит не собирается, процитировали его брата Ярослава, польского премьера. Тот честно объяснил, что, не будучи главой ни страны-председателя, ни Европейской комиссии, на саммите присутствовать не может. Это, правда, наиболее глубокие из аналитиков решили истолковать по-своему: у премьера, мол, просто не хватает полномочий, а вот президент и вправду совершил демонстративный жест...

Как бы то ни было, и без этого несостоявшегося демарша Польша достигла цели, которую ставила. Варшава продемонстрировала, что никому не позволит игнорировать ее интересы. Данный сигнал в первую очередь предназначался не России, а партнерам по Евросоюзу. Еще до вступления в ЕС, во время обсуждения Европейской конституции, Польша ясно заявила, что не собирается мириться с ролью державы второго ряда.

Варшава намерена войти в число тех государств, которые, по сути, и вершат политику Старого Света.

По европейским меркам, Польша — страна крупная и населенная (40 миллионов). Кроме того, несмотря на все катаклизмы минувших столетий, она не утратила ни амбиций великой державы, ни ощущения собственной исторической роли. Варшава была флагманом преобразований в Восточной Европе, среди ветеранов польского демократического движения до сих пор жива острая обида на то, что во всем мире символом краха коммунизма считается падение Берлинской стены. Между тем, монополию компартии на власть первыми прорвали именно поляки. Правительство, которое возглавлял представитель «Солидарности» Тадеуш Мазовецкий, приступило к работе за три месяца до исчезновения стены, а сам профсоюз «Солидарность», пошатнувший весь соцлагерь, и вовсе появился в 1980 году.

Статус внутри Европейского союза — это не просто престиж. Ключевые страны — Германия, Франция, Великобритания, Италия, Испания — располагают куда большими возможностями влияния, чем остальные. Они успешно отстаивают собственные политические или коммерческие интересы, пользуясь всем арсеналом воздействия как на партнеров, так и на наднациональные органы. Конечно, наиболее значимым фактором является экономический вес того или иного государства, и здесь Польша не конкурент перечисленным «грандам». Однако, помимо объективных показателей немалую роль играет и кураж, а уж этого-то Варшаве не занимать.

Поведение польских властей противоречит европейскому стилю. Более опытные державы давно освоили принятые в ЕС правила политического поведения: любой ультиматум даже самого эгоистического толка должен быть упакован в красивую общеевропейскую оболочку и аргументирован исключительно интересами всеобщего (а ни в коем случае не национального) блага. Особенно если это, как в нынешней коллизии, затрагивает отношения Евросоюза с внешними партнерами.

Тем не менее, пока Варшава, похоже, своего добивается. Во всяком случае, если до сих пор польские увещевания повлиять на Россию встречали прохладную реакцию в Брюсселе (это, мол, двусторонний вопрос, лучше сами решайте), то теперь Еврокомиссия свой подход меняет. Впрочем, польское упорство очень многих в ЕС раздражает, так что издержки для Варшавы тоже могут быть серьезными.

Вето Варшавы, которое в России по привычке воспринимают как очередное проявление извечной польской русофобии, на самом деле отражает куда более глубокий процесс внутри Евросоюза. «Мясной» вопрос в данном случае, скорее, повод.

Расширение ЕС, случившееся 2,5 года назад, обнажило дисбалансы единой Европы. Увязывая вопрос о собственном мясе с важной общеевропейской проблемой, Польша откровенно демонстрирует две вещи. Во-первых, национальный интерес остается доминирующим, а во-вторых, европейские структуры, которым делегировано право защищать этот самый национальный интерес, неудовлетворительно выполняют свои обязанности.

По обоим пунктам с Варшавой согласятся (скорее всего, негласно) многие из стран-членов.

Противоречия между государствами разного уровня развития и лоббистских возможностей, с одной стороны, а также между национальными правительствами и Брюсселем — с другой, нарастают. Все это происходит в условиях явного кризиса лидерства и, что еще хуже, кризиса восприятия европейской идеи гражданами Старого Света.

Непреодолимая сила европейской интеграции, которая добилась невероятных успехов в 1950–1990-е годы, заключалась в том, что каждый ее шаг доходчиво разъяснялся европейцам. А именно — чем данное действие выгодно персонально ему, жителю Германии или Голландии, Люксембурга или Италии, Дании или Франции… И, несмотря на разнообразные трудности, процесс шел вперед, поскольку люди понимали, зачем им это нужно.

На нынешнем этапе это понимание утратилось, последняя волна расширения явно не воспринята обывателями «старой» Европы, тем более им не ясны дальнейшие шаги.

«Мясной» вопрос, без сомнения, будет рано или поздно урегулирован, мандат на переговоры получен, а Польша освоит более изысканные правила европейского поведения. Однако кризис идентичности Евросоюза не будет преодолен так легко. Связано это с тем, что стратегическая задача, поставленная 60 лет назад, — мир и процветания в неразделенной Европе — выполнена. А новой не появилось.