Петухи справа по курсу

Знаете ли вы, в каком из районов Подмосковья этим летом не сгорел ни один человек и даже дом? Это Шатурский район — самый пожароопасный район, торфоразработки и осушенные торфяники.
Знаете почему? Потому что для главы района Андрея Келлера пожары не были неожиданностью. Поэтому чрезвычайное положение было объявлено в районе с 22 июня. Поэтому глава района не отказывался от помощи, а, наоборот, говорил: «Да-да, давайте, мне помощь нужна». Поэтому в районе с апреля зафиксировано 1051 возгорание, сейчас фиксируется по 10—15 возгораний в сутки — и ни один из очагов пожара не превысил 20—26 га.

Это хорошо иллюстрирует тот тезис, что в современном мире нет природных катастроф. Есть катастрофы социальные. Землетрясение на Гаити уносит жизни 250 тысяч человек, а такой же силы землетрясение в Калифорнии будет стоить жизни десятку человек. Лесные пожары в России унесли жизни более чем 50 человек; как легко проверить, в Европе или в США в лесных пожарах если кто и гибнет, так это пожарные. У нас пожарные не то что не составляют большинство погибших — их вовсе не было в сгоревшей Барковке, а в Верхней Верее они уехали раньше, чем жители побежали пешком через горящий лес.

Реакция любой системы на катастрофу определяется несколькими параметрами. А) способностью системы предвидеть катастрофу. Б) способностью быстро на нее реагировать. В) способностью делегировать свои собственные полномочия другим системам, если не справляешься сам.

По всем этим трем параметрам степень приспособляемости нынешней системы оказалась равна нулю. О том, что мы сгорим при первом же жарком лете, предупреждали решительно все эксперты при принятии Лесного кодекса, снявшего с государства ответственность за охрану и защиту лесов. О том, что лето будет жарким, я лично услышала от известного климатолога Патрика Майклса (противника, кстати, теории глобального потепления) в Вашингтоне в феврале.

Степень реакции оказалась равна нулю: Россия уже горела, а Путин навещал на трехколесном мотоцикле байкеров в Крыму и пел с горе-шпионами «с чего начинается Родина».

Степень способности делегировать свои полномочия другим системам тоже оказалась равна нулю: в том же селе Барковка Выксунского района Нижегородской области власти не просто ничего не делали для предотвращения пожара. Когда люди сами стали вырубать вокруг села лес, появились прокуратура и милиция и пригрозили уголовной ответственностью населению, которое пытается спастись вопреки распоряжениям начальства. Это очень характерная черта нынешней системы: всякая деятельность населения, происходящая без разрешения начальства, воспринимается как бунт и должна быть подавлена и наказана.

Почему сгорела Москва в 1812 году? Потому что осталась без присмотра. Почему горит Россия в 2010? Потому что осталась без присмотра. В мировой практике принято: пожары вдали от городов не тушат, рассматривая их как естественный способ обновления леса. За лесами близ поселений ухаживают, не давая им превращаться в пожароопасные свалки сушняка. Не горела демократическая Финляндия, где за лесами ухаживали. Не горела диктаторская Белоруссия, где за лесами ухаживали. Не горела даже бардачная Украина. Во всех этих трех странах жара стояла страшная. В России горели осушенные торфяники и леса, превратившиеся после принятия Лесного кодекса в пожароопасные свалки, потому что всякая функция государства, не связанная с крупной коррупцией, в России отмерла, а лес — невелико поле для наживы.
Как-то для одной своей книжки я пыталась сочинить историю о глобальном теракте — и выяснилось, что это не так просто: глобальный теракт почти нельзя устроить. Даже башни-близнецы или Хиросима в здоровом обществе быстро заживают. Одна злая воля одного человека способна сделать мало. Зато выяснилось, что в истории полно случаев, когда неправильно организованная система уничтожает собственную среду обитания: типичным примером является Средняя Азия, древнейший плодородный район, где неправильным образом прокопанные каналы в конце концов привели к засолению и обезвоживанию почвы.

Последствия человеческой глупости несравнимы с последствиями терактов: первые гораздо серьезней. В России, в сущности, летом 2010 года произошел крупнейший теракт. От него может погибнуть больше людей, чем на «Норд-Осте» и в Беслане.

В этом смысле хотелось бы услышать от государства ответ на ряд самых простых вопросов. Первое: сколько сейчас в Москве, Рязани, Твери беременных женщин и как на их детях скажется отравление в утробе матери токсичными продуктами сгорания? Второе: московские морги переполнены. Сколько всего погибло от дыма людей (подчеркиваю, от дыма, а не от жары: летом людей умирает меньше, чем зимой)? Третье: сколько людей еще погибнет от последствий того, что им три недели нечем было дышать?

Ответов на эти вопросы нам не дают, а вместо того показывают Путина, тушащего пожар по методу Гулливера. Система борется не с катастрофой, а с угрозами, которые последствия катастрофы представляют для власти.

Я бы хотела услышать ответ на самый простой вопрос: что надо делать, чтобы минимизировать вред для здоровья, особенно больным и старым людям? Внятного ответа нет. Вместо этого Онищенко борется с молдавским вином — это, конечно, главное, что сейчас угрожает россиянам.

27 октября 1981 советская подлодка Б-6 умудрилась сесть на мель в шведских фьордах. Как она там очутилась, бог ее знает. Морская легенда гласит, что ребята просто заплутали, а то и напились. Всплыли — а там туман. И пошли куда глаза глядят... И вот они идут в тумане и думают, что уже подходят к Питеру, и тут вахтенный докладывает: «Товарищ капитан, петухи справа по курсу!» И слева по курсу петухи! А прямо по курсу изумленный шведский фермер колет дрова и видит — хренак! — как мимо него проплывает субмарина. Это я к тому, что если капитан пьян, а сонар испорчен, то рано или поздно справа по курсу всегда окажутся петухи.