Цивилизация
В России еще со времен советской власти не принято называть вещи своими именами — отсюда и жестяной язык отечественного официоза, который ухитрялись использовать повсюду — от учреждений ГУЛАГа до партийных съездов. Еще это в высокой степени язык вражды. Эти два свойства социолекта власти, например, до сих пор эксплуатируют действующий президент, один воинственный вице-премьер и российский МИД.
В воздухе ощущается бодрящий запах «холодной войны» и пафос карикатур Кукрыниксов и Бориса Ефимова, когда следишь глазами за железными легионами марширующих букв заявления МИДа РФ:
«…решил бросить тень на высокопрофессиональную деятельность в США телеканала «Раша тудэй»… Это уже не первый случай, когда заявления и действия господина Макфола, находящегося на столь ответственном посту, вызывают оторопь… раздраженное тиражирование небылиц…»
Майкл Макфол, конечно, не вполне стандартный дипломатический работник — как раз в силу того, что время от времени называет вещи своими именами. Вот одна из фраз, произнесенных им в минувшую пятницу во время выступления перед студентами ВШЭ: «Авиабаза в Манасе была важной частью инфраструктуры нашего афганского транзита, но в феврале 2009 года Россия предложила киргизскому президенту Бакиеву большую взятку, чтобы он выкинул нас оттуда. И знаете что? Мы тоже попробовали предложить ему деньги, но наша сумма оказалась в десять раз меньше той, что ему обещала Россия». Это Макфол приводил пример того, какими не должны быть российско-американские отношения после перезагрузки: с тех пор как Киргизия объявлялась сферой интересов России и по этому поводу выражал удивление Барак Обама во время одной из встреч с Дмитрием Медведевым, многое изменилось в лучшую сторону.
Но российский МИД горячится: «российское руководство никогда не использовало термин «привилегированные сферы влияния».
Правильно. Российское руководство в лице Дмитрия Медведева после войны в Грузии использовало термин «регионы, в которых находятся привилегированные интересы» (интервью президента телеканалам в резиденции «Бочаров Ручей»). Возможно, это другой термин. Однако очень похожий на «привилегированные сферы влияния».
Внешняя политика — не единственная сфера, где российский официальный язык использует псевдонимы. Причем, когда эти псевдонимы кто-то пытается трактовать буквально, следует раздраженное: «Ну вы же понимаете о чем идет речь!»
Странные буквосочетания призваны вуалировать подлинный смысл, который и так всем известен и понятен. Это характерное свойство замечательно описано в только что увидевшем свет романе Екатерины Шерги «Подземный корабль». Предприниматель дает взятку мэру города: «И вот интересная тенденция. После того как деньги приняты, представитель государства сразу же пускается в многословные похвалы только что совершенному поступку: «Что же, Слава, большое дело мы сейчас сделали. Посмотрите, ведь все развалено… при Сталине расстреливали бы за такое…. А вы по-другому поступаете. Трудитесь ради города. Значит, возрождается государство, если у деловых людей появляется социальный подход».
Коррупция называется «социальным подходом». Это все тот же социолект власти, сопровождающий ее и тогда, когда она казнит, и тогда, когда берет взятки. Ну и тогда, когда она рассуждает о высоком.
Если ОМОН превышает свои полномочия, это означает, что власть «наводит порядок» или законно применяет силу к людям, «которые мешают движению общественного транспорта» (вольно или невольно в точности повторяется формула обвинительного заключения и приговора семерым диссидентам, вышедшим в августе 1968 года на Красную площадь).
Если власть грубо фальсифицирует выборы, это называется «развитием демократии». Если она устанавливает прямой, как столб электропередачи, персоналистский режим, демократия объявляется «суверенной».
Если она ищет новые способы сохранения активов в ближнем кругу Владимира Путина, это называется «приватизацией», причем «не за копеечку».
Если власть плодит госкорпорации, государство вмешивается в экономику, а равноприближенные чекисты-коммерсанты душат конкуренцию, это называется «развитием рыночных отношений» и нередко оправдывается борьбой с теми, кто «поураганил в лихие 90-е».
Собственное длинное, как степь, пребывание у власти называется «доверием большинства народа» и оправдывается возможностью реванша тех, кто развалил СССР, или тех, кто вынашивает планы «либерального реванша».
Плохо мотивированные и тенденциозные судебные решения прикрываются фразами о «невозможности давления на независимый суд».
Вот и посол супостата рассказывает «небылицы в медийном пространстве». «Небылицы» — это правда, а собственному вранью присваивают статус, например, «Заявления МИДа в связи…».
Слова-прикрытия, фразы-псевдонимы, многократно использованные – до потери смысла – словосочетания. Не в этом ли одна из причин недоверия к власти?
Язык выдает характер. Причем не только человека, но и политического режима. У нас в этом смысле мало что изменилось с советских времен. Точнее, изменилось, но потом вернулось к привычной словесной матрице, словно бы раз и навсегда «отлитой в граните» постамента памятников товарищам Ленину и Сталину.
