Цивилизация
То, что не сказал Дональд Туск, чья миссия в Катыни была просветительской и примиренческой, должен был произнести Лех Качиньский. В его речи, текст которой, естественно, был заготовлен, содержались многое объясняющие слова о том, что на лжи о Катыни покоилась Польская народная республика: «Это было время, когда за память, за правду о Катыни платили очень большую цену». (Теперь об этом узнали благодаря достойному эмоциональному жесту – демонстрации фильма Анджея Вайды «Катынь» не только полустыдливо на «Культуре», но и по второму федеральному каналу: очень многие россияне, 47%, согласно опросу «Левада-центра», ранее ничего не слышали о катынской трагедии, а 28% были убеждены, что расстрел организовали гитлеровцы.) Были и слова о том, что точка в катынском деле не поставлена, пока погибшие не признаны жертвами политических репрессий, а тома закрытого Главной военной прокуратурой уголовного дела засекречены: «Важно юридически подтвердить невиновность жертв, раскрыть все документы, касающиеся этого преступления».
Дональд Туск тоже эзоповым языком пытался втолковать Владимиру Путину, чем еще недовольны надоедливые поляки, когда объяснял, что каждая фамилия, каждая человеческая история важна, и для примера приводил гибель единственной катынской женщины – Янины Левандовской. Вся Польша, по определению Туска, – это катынская семья, отсюда и настойчивость в требованиях открыть всю информацию.
В президентском самолете летели люди, которые слишком четко и внятно способны были сформулировать все претензии польской стороны, потому что жизнь положили на Катынь.
Но они погибли в катастрофе. Это, в частности, Анджей Пшевозник, многолетний руководитель структуры, которую образно можно было бы назвать «министерством памяти» (нам бы тоже такое «министерство антисталинизма»!), и Станислав Микке, автор пронзительной книги «Спи, храбрый» о следствии по делу и эксгумации тел в 1990-е годы. Из книги можно узнать массу деликатных подробностей, в том числе и о том, например, что в 1970-е годы были предприняты попытки ускорить разложение почему-то плохо истлевавших тел расстрелянных поляков – химическими средствами и бурением.
Словом, было еще о чем поговорить, и разговор приобрел бы не столь благостный характер...
Трагедия 4/10, 10 апреля 2010 года, чем-то напомнила драму 11 сентября 2001 года, 9/11, в столь же высокой степени поразившую и шокировавшую весь мир. При всем внешнем несходстве, и то и другое события роднит ошеломляющая, почти неправдоподобная, мощь катастрофы. И понятна добрая эмоциональная реакция, позволившая, в том числе многим польским комментаторам, сделать вывод о том, что «спор славян между собой» на этом завершится. Но как раз в этом есть серьезные сомнения: скорее всего, мы имеем дело с нормальной человеческой солидарностью в большом горе, за которым не всегда следует примирение.
После 11 сентября тоже казалось, что русский с американцем — братья навек, но понадобилась смена президентов в обеих странах, чтобы был запущен процесс «перезагрузки».
Отношения российского руководства с польским немного напоминали довыборные взаимоотношения с украинской верхушкой. Владимир Путин по премьерской линии налаживал контакты с Юлией Тимошенко, а с Виктором Ющенко и вовсе никто не общался. Некоторым образом эта модель повторялась в российско-польском варианте: с Качиньским контакты стали совсем слабыми, внешне даже не регистрируемыми, а «перезагрузка» началась по линии премьеров. Хотя и тогда, когда она начиналась, Владимир Путин апеллировал к тому, что оценка пакту Молотова — Риббентропа уже дана, как и событиям в Катыни.
Кстати, удивительным образом документы по пакту и Катыни в горбачевское время побывали в одних и тех же руках: пакеты хранились в 6-м секторе общего отдела ЦК и в 1987 году вскрывались заведующим общим отделом Валерием Болдиным, который потом поучаствовал в путче. Полную правду о пакте и о Катыни, которая есть абсолютно прямое следствие пакта (нападение на Польшу со стороны СССР в сентябре 1939 года – и снова просветительскую миссию фильма Вайды трудно переоценить!), не хотели говорить даже на излете перестройки, а в нулевые годы вообще началось обратное движение.
У российского руководства вообще плохо выстраиваются отношения с политиками-традиционалистами примерно такого же типа лидерства и мировоззрения, как и у Путина. Консерваторами были и Ющенко, и Качиньский, но ведь и Путин по российским меркам консерватор. Когда сталкиваются два славянских консерватизма, диалога не получается. С либералом-центристом Туском удается найти общий язык, хотя, скорее всего, дело не только в политических взглядах польского премьера, но и в его прагматизме.
Прилив симпатии, который сейчас захлестнул два наших народа, может отозваться потом отливом – на дне останутся застарелая неприязнь и раздражение. Ведь «требования» (в терминах непроизнесенной речи Качиньского) Польши по катынскому делу так и не удовлетворены.
И никакой политик, будь он даже чрезвычайно расположен к России и прагматически настроен, не сможет отказаться от этих претензий. Потому что это означает отказ от польской идентичности и исторической справедливости. А будущая реакция российской стороны тоже более или менее предсказуема: «Что этим полякам еще надо?»
Хотя, благодаря катынской драме, россияне по крайней мере кое-что узнали о собственной несфальсифицированной истории. И может быть, поверив и на этот раз любимому Путину, который лично рассказал об одном из самых страшных преступлений режима, удостоверятся в том, что Сталин был патологическим негодяем.
История в Катыни повторилась. Но не как фарс, а снова как драма. Наверное, для того чтобы преподать урок. Обидно будет, если мы снова его не выучим.
