Залог больше, чем жизнь

История болезни Василия Алексаняна – это история болезни самого нашего общества. Именно общества, потому что государство лишь отражение его состояния. Дело тут уже не в «кровавом режиме», а в нечувствительности общества к чужому страданию (вне зависимости от того, виновен человек или нет, а Алексаняна виновным признать нельзя, потому что нет приговора суда, вступившего в законную силу), хроническом дефиците милосердия как общественной и правовой ценности.

Прикованный к больничной койке неизлечимый больной стал впечатляющей «торговой маркой» России, лейблом, на котором черным по белому внятно написано «Made in Russia».

Мы все пытаемся преодолеть собственное догоняющее развитие в экономике, не понимая, что для начала надо о душе подумать и «догнать и перегнать» хотя бы самих себя в такой сфере, как мораль и правовое сознание. Дистрофия милосердия и казус Алексаняна как симптом этой развивающейся болезни идут в одном «пакете» с фактическим отказом нынешнего государства от самого института помилования, с увеличением числа обвинительных приговоров, сужением компетенции суда присяжных. (Последняя новелла в законодательстве, как и удлинение срока президентского правления, не была обсуждена не только институтами, хотя и официозными, гражданского общества, но даже экспертным комьюнити).

Такое, казалось бы, абстрактное понятие, как милосердие, с математической предопределенностью связано с уровнем развития институтов и качеством демократии в стране.

Меньше демократии – меньше милосердия и морали, больше цинизма, больше жесткости в правоприменительной практике и авторитаризма в законотворчестве.

Государство закрыто от сигналов общества – более слабых, но заметных в деле Алексаняна, четко пеленгующихся и мощных в деле Бахминой. Герметичность государства, его непроницаемость находятся в прямой взаимной зависимости с равнодушием в массовом сознании, в размывании границ между добром и злом в массовых представлениях. Такие государство и общество обречены на догоняющее развитие. Потому что мораль технологична и инструментальна, она такой же инструмент, такая же технология, как и способы достижения процентных пунктов ВВП. (Кризис, кстати, об этом четко сигнализирует.)

Проявляя милосердие, российское правосудие одновременно проявляет цинизм. Понятно, что Алексаняна решили отпустить умирать – чтобы не сказали потом, будто бы он умер в больнице. Понятно, что хотят посмотреть на людей, которые внесут залог в 50 миллионов рублей. Это должны быть отважные люди, ведь к ним будет приковано недоброжелательное внимание правоохранительных органов. Это должны быть небедные люди, что лишь пробуждает дополнительный интерес.

Такое отношение к подсудимому не соответствует духу права. Но оно не соответствует и букве закона. Достаточно заглянуть в Конституцию России, чей грустный юбилей на днях будет отмечаться со стыдливой помпой: в статье 21-й сказано о достоинстве личности, которое охраняется государством. И о том, что никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию. Конституция – это нормативный акт прямого действия, нормы можно применять в судах, в том числе общей юрисдикции. И

когда адвокат Алексаняна просила не продлевать срок ареста, «чтобы конвой не сидел у хирургического стола во время операции», она всего лишь требовала применения основного закона Российской Федерации.

Мишель Фуко в своей знаменитой работе «Надзирать и наказывать» показал эволюцию системы наказания – постепенное «исчезновение зрелища и упразднение боли». Дело Алексаняна – специфическое. Оно вернуло правосудию дьявольскую зрелищность – жутковатые фотографии юриста ЮКОСа, датированные февралем этого года, находятся в открытом доступе в мировых информагентствах. Усугубление боли грубоватыми методами содержания под стражей вернуло наказанию средневековую функцию уязвления тела, а не души.

Это не красит российское правосудие и уголовно-исправительную систему (хотя до собственно наказания – то есть применения санкции – Алексанян может не дожить). Но правосудие такое, каким его сделали, выражаясь по-марксистски, конкретно-исторические обстоятельства – бытие определяет сознание. В том числе и правосознание судей: это ведь не суд низшей инстанции назначил залог в 50 миллионов, а рафинированный столичный городской суд, откуда нередко рекрутируются судьи в высшие судебные инстанции России.

Залог, назначенный Мосгорсудом, – больше, чем жизнь. Кому-то предложено продлить жизнь подсудимого на воле. Это стоит денег.

В иные времена столько могли бы назначить за голову разыскиваемого преступника, как на тех плакатах из вестернов с надписью «Wanted»…