Цивилизация
Российская власть внесла свой посильный вклад в теорию знаков, научившись разговаривать с народом на языке символов, как матросы беседуют друг с другом при помощи флажков. Возвращение сталинского гимна — знак уважения ностальгирующим россиянам, активным посетителям избирательных участков. Замена слова «Волгоград» на слово «Сталинград» на плите мемориала в Александровском саду — сигнал всем по поводу идеологических предпочтений власти, играющих с огнеопасными историческими символами. Бурное празднование 100-летия не столько просто писателя Михаила Шолохова, сколько сталинского официозного летописца, вошедшего во все советские школьные хрестоматии, — официозная же дань одному из отцов-основателей русской националистической мифологии.
В истории литературы остался писатель Шолохов, который безотносительно к тому, кто все-таки является подлинным автором «Тихого Дона», жил своей частной жизнью в станице Вешенской, грубовато шутил, с высоты положения члена ЦК и самого знаменитого советского писателя иногда пренебрегал партийным этикетом. В политической истории и сегодняшней идеологической практике остается персонаж, громивший последними словами Андрея Синявского и Юлия Даниэля, пропагандистский инструмент, использовавшийся властью в травле Бориса Пастернака, человек-знамя, человек-хоругвь русских националистов советской эпохи.
«Хрестоматизация» имени Шолохова отбила у многих поколений советских детей и людей охоту к добровольному чтению его произведений.
Так или иначе, но его имя вошло в историю скорее советской литературы, а не собственно литературы. Зато теперь его можно использовать как политическое знамя и идеологический символ.
Чем политики активно и занимаются: Шолохова чествует президент страны, литературные премии его имени вручает главный коммунист России. И каждый претендует на политическую приватизацию имени писателя, вычерпывая до дна ресурс политических спекуляций, который можно выжать из имени автора «Тихого Дона» и «Поднятой целины».
Замечу, что едва ли такой политический фестиваль окажется возможным при праздновании всего лишь месяц спустя 90-летия Александра Твардовского, который, будучи таким же чистопородным советским писателем, как и Шолохов, вошел не только в историю собственно литературы (не советской), но и в историю гражданского общества России как редактор легендарного либерального журнала «Новый мир». На его имени не поспекулируешь с таким размахом, как на имени Шолохова. Он хотя и был сталинистом, но лишь в своем раннем творчестве, хотя и был официальным советским писателем, но его поздняя лирика — это подлинная сильная поэзия.
Вообще говоря, спекулятивный запас советской литературы не слишком велик. Она полна либо одиозными, либо забытыми, либо слишком сложными для спекуляций фигурам. Ну не будет же, в самом деле, глава государства отмечать с плясками, речами и прочими проявлениями пафоса юбилеи Валентина Катаева или Юрия Трифонова, Ильи Эренбурга или Михаила Светлова! Это как-то неорганично. А Шолохов, точнее, его мифологизированный образ абсолютно в этом смысле органичен, адаптирован к праздникам, демонстрации русского духа и великодержавной гордости, которая к тому же по достоинству отмечена высокой наградой — Нобелевской премией 1965 года.
Шолохов не любил Пастернака, своего конкурента на Нобеля. В 1958 году советские идеологические органы развернули целые PR- и GR-кампании по продвижению бренда «Шолохов», который должен был в глазах «шведских друзей», номинировавших этих двух советских писателей, а также Эзру Паунда и Альберто Моравиа на Нобелевскую премию по литературе, преодолеть симпатии к бренду «Пастернак». Тогда идеологическая диверсия не удалась, «Доктор Живаго» побил «Тихий Дон», а Шолохов, вывезенный уже в 1959 году в пропагандистских целях в Париж, бурно давал французским СМИ не вполне корректные интервью: «Коллективное руководство Союза советских писателей потеряло хладнокровие. Надо было опубликовать книгу Пастернака «Доктор Живаго» в Советском Союзе вместо того, чтобы запрещать ее. Надо было, чтобы Пастернаку нанесли поражение его читатели… Что касается меня, то я считаю, что творчество Пастернака в целом лишено какого-либо значения, если не считать его переводов, которые являются блестящими». Это говорит не плакатный Шолохов, зачищенный до почти голливудского кинематографического лоска, столетие которого собираются отмечать Путин и Зюганов, а реальный, живой писатель, который завидует своему конкуренту и в то же время воздает ему должное! В связи с чем, кстати, родной Центральный комитет рекомендует «обратить внимание М. Шолохова на недопустимость подобных заявлений, противоречащих нашим интересам».
Несколько поколений советских читателей были, по определению Владимира Набокова, «вскормлены на Шолохове», на литературе, поставленной в основу коммунистической идеологии. Именно поэтому те же поколения лишены до сих пор возможности эстетически, а не идеологически оценить его произведения.
Вероятно, если такая возможность когда-нибудь и будет предоставлена, то объективно не слишком скоро — политики эксплуатируют именно идеологический смысл бренда «Шолохов», а новые генерации читателей совсем не склонны читать загадочные длинные романы о казаках и прочих реалиях, решительно им не знакомых и слишком далеко отстоящих во времени, а потому совсем непонятных.
Шолохов снова проиграл Пастернаку. Как и в 1958 году.
