Цивилизация
Пока дух божий летал над бесконечной гладью воды (примерно пять тысяч лет назад, как считают религиозные), он, вероятно, не знал, что еще ранее мир, который он вскоре создаст, уже начался без его участия. Первобытную планету населяли бесполые бактерии. Последний универсальный предок всего ныне живущего на земле – LUCA (это, если что, понятие научное и в переводе означает – всеобщий универсальный предок), не имел никаких половых признаков и не научал своих потомков тому, что мужчина-де должен так, а женщина эдак. И не смейте, мол, нарушать эти неписаные правила.
Лука (будем далее писать эту замечательную аббревиатуру по-русски) и предвидеть не мог, что со временем живой мир, которому он дал начало, превратится в самый настоящий феминно-маскулинный спектакль. Он разделится на настоящих мужчин и заботливых женщин. Но позже такое разделение для многих станет тягостным. Как стало в тягость, скажем, собирательство, и на смену ему пришло аграрное хозяйство.
Мир, в котором все еще живут прямые потомки Луки, безнадежно и бесповоротно меняется. Он критически разделился на тех, кто еще не готов выпрыгивать из громоздкого панциря социального пола, и тех, кто начал осознавать, что все это довольно зыбкие координаты и что ни с природой, ни с «естественной сущностью человека» они не имеют ничего общего. Социальный пол, привитый нам культурой, – лишь часть исторически сложившегося общественного договора, который вот-вот потеряет свою актуальность.
Да, в битве между теми, кто понимает всю абсурдность гендерного разделения, все еще будет брать верх архаичное большинство и еще не одно десятилетие править бал на земле будут те, кто делит его на сильный и слабый пол. Но человек – создание все-таки больше прагматичное, чем глупое. Каждый сделает свой выбор, когда осознает, что билеты в будущее – технологичное, бессмертное и, вероятно, безоблачное – получат те, кто лишен когнитивного мусора, связанного с разделением полов.
Как-то пару лет назад я приохотился к турникам. Каждые понедельник, среду и пятницу, чтобы не терять форму, я делал изнуряющие упражнения. И вот в эти же дни на спортплощадку, где я занимался, повадилась девушка. Сидела она на скамеечке напротив турников и всячески предлагала себя. В ее довольно ограниченной картине жизни мир представал эдаким черно-белым пространством, в котором есть самцы, висящие на турниках именно с той целью, чтобы потом играть мышцами перед самками, и самки, весь смысл которых в том, чтобы иметь красивую грудь и нежного цвета сарафан. Грудь у девушки действительно была хороша. Да и сама она была весьма привлекательной особой – вся из себя влажная и, кстати, в том самом нежном сарафане.
Весь этот фальшивый театр, в котором самка подает знак самцу о своей симпатии, начинался так: она приходила на площадку и скромно сидела на скамейке, периодически поглядывая на меня и краснея. Когда наигранная скромность не помогла, женская особь перешла к козырям – запрокидывая голову, смеялась над чем-то в своем телефоне, звонила и рассказывала подруге о том, что «видит симпатичного пацана», а иной раз и вовсе вела себя развязно. Это явление заставило меня задуматься над тем, какая все-таки огромная пропасть образовалась между людьми. Ведь она, эта девушка, сделала все, что умеет: была влажной и в нежном сарафане. Что еще нужно пацану, который висит на турнике, чтобы вступить с ней в старое и доброе таинство?
«Эх, бэйба, была бы ты организована сложней, то, вероятно, удостоилась бы моего внимания», – думал я, наблюдая за ней.
Другой случай у меня произошел недавно. На одном из горных российских курортов я оказался на пятачке, где стояли таксисты. Поскольку приложение «Яндекс.Такси» отказывалось обслуживать тот регион, приходилось делать сложный выбор между «пройти пешком тридцать километров» и «оказаться с одним из этих таксистов в одной машине». На пятачке разгорался спор. Что-то они там между собой делили. Все напыщенно брутальные, с театрально выдвинутыми вперед, как у дона Корлеоне, нижними челюстями, навязчиво маскулинные. Смотришь на это и понимаешь, что они и рады бы оставить свои уже приевшиеся роли и просто вернуться в обычное человеческое состояние, но социум, в котором живут, пока еще диктует совершенно иные правила. Потом была драка. Один из них крикнул в другого: «Ти нэ мушшына!».
Это по не понятной мне причине оскорбило того, в чей адрес было направлено замечание. И тут я подумал, насколько ограниченным должен быть человек, если его обижает, когда его называют «не мужчиной». То есть сказать, что у него пахнет в машине грязными носками, – это, скорее всего, было бы не так оскорбительно для нашего героя.
Пока они, как две гориллы, выясняли, кто из них больше достоин называться мужчиной, я думал над тем, как по-настоящему можно обидеть меня. Например, можно сказать, что я недостаточно эффективен в работе. Или сказать, что я не профессионален. Или что от меня дурно пахнет. Но почему для человеческих существ – обладателей большего количества тестостерона – «не мужчина» – это оскорбление?
Кстати, один из этих таксистов, оскорбивших другого, вызвался меня отвезти до пункта назначения. Разговорившись по дороге и узнав, что я не претендую на его самку, жилище и девственность, он совершенно преобразился. Вернулась в исходное положение брутально выдвинутая челюсть, в глазах появилось что-то человечески-осмысленное, и мы даже хорошо поговорили.
«Нужно быть как все», – с горечью в голосе отметил таксист.
А каким бы хотел быть он сам, осталось тайной.
И, кстати, это был прекрасный мир. В нем были сильные мужчины и слабые женщины. Он был до неприличия прост и понятен. Но время требует от нас радикальных изменений.