Диагностика как жанр

Нижеследующий текст прошу считать введением в краткий курс практической социальной диагностики.
Один немецкий философ обозвал человека больным животным, точнее, даже больным зверем. Не будем сейчас подробно и научно объяснять, что он имел в виду, скажем только, что определенные резоны в таком мнении о роде  человеческом есть. Подумайте сами. Обычные звери, как правило, не убивают до смерти представителей своего вида, но и не проявляют милосердия к жертве; не задумываются и даже не предполагают о своей смерти и потому, видимо, не имеют понятия Бога; ни в коем случае вообще не нарушают правил, установленных природой, но и не создают собственных, выведенных умозрительно... В то же время по многим признакам обычные животные сильно похожи на тот вид, который называется homo erectus, человек прямоходящий: устройство организма внутри и даже снаружи, примитивные чувства и эмоции очень нас сближают.
Так вот, развивая немецкую мысль, я пришел к следующему выводу (возможно, кто-то к нему же пришел раньше, но меня это не интересует): по мере существования человечества болезнь прогрессирует. Мы уходим от наших здоровых меньших братьев все дальше. И хотя на первый взгляд это движение, называемое цивилизацией или прогрессом, кажется движением исключительно к свету, на второй и непредвзятый оно есть не что иное, как развитие болезни. То есть мы – если говорить только о уже упомянутых вещах – становимся милосерднее и в то же время убиваем все больше и бессмысленнее; живем все дольше, все меньше и неохотнее думаем о смерти, но и о Боге тоже; нарушаем все мыслимые установления природы и все больше создаем правил поведения собственных, из головы.
Как показывает исторический опыт, заболевание дает особенно сильные обострения в периоды, известные части человечества, живущей по христианскому календарю, как концы веков. Так было сто лет назад, и двести... Сейчас же рецидив может и даже должен быт особенно сильным: кончается не только век, но и тысячелетие. На таком переломе и легче, и интереснее следить за течением болезни. При этом можно даже с определенной долей вероятности предположить исход, хотя он, конечно, скрывается далеко в светлом, а потом все более темнеющем будущем.
Симптомы очередного обострения уже давно налицо. Среди них бросаются в глаза такие вроде бы противоположные явления, как наступление тотальной политической корректности в одной части мира и фундаментализма и фанатизма в другой; пацифизм и склонность к ведению войны непрекращающейся, лишь перемещающейся из одного места в другое; усиление и торжество разного рода эгалитарианства – феминизма, прав национальных, расовых, сексуальных и политических меньшинств – и одновременно сильнейшее разделение человечества на сведущую в современных информационных технологиях элиту и столь же темное, как тысячу лет назад, большинство...
Перечислять можно бесконечно. Но представляется более интересным заняться конкретной диагностикой, выделив типы, в каждом из которых наиболее ярко проявился один симптом. Такая схематизация может дать более интересные результаты, чем комплексное исследование болезни во всей ее сложности. К тому же последним давно занимаются литература, искусства и философия. Нам же остается претендующая лишь на упрощенное описание журналистика. К примеру, разве не любопытно будет описать больного с таким диагнозом: острый русский либерализм в ранней инфекционной форме? Или с таким: хроническая культурология в форме художественной критики, осложненная врожденным комплексом Герострата? Или, допустим, с таким: прогрессирующее мракобесие на почве возрастных изменений и нездорового образа жизни (самонаблюдение диагноста)?
Один русский писатель сказал о себе подобных: «Мы не врачи, мы боль». Перефразируя это замечательное определение, позволим себе такую самоуверенную фразу: «Мы не терапевты и тем более не хирурги, мы диагносты». Начиная со следующей недели автор и позволит себе предложить просвещенному, еще не выключившему в раздражении к этому месту текста свой РС читателю опыты конкретной диагностики.