Цивилизация
Среди главных иллюзий демократии – которая сама есть великая иллюзия – наиболее распространенной и потому опасной мне представляется иллюзия «демократической власти». По-моему, только свойственная большинству людей лингвистическая глухота позволяет существовать этому глубоко противоречивому и, по сути дела, абсурдному словосочетанию.
Прежде всего, бессмысленно древнее слово «демократия». Никакой власти народа никогда и нигде не было, нет и не будет. Под нею привычно подразумевается власть арифметического большинства. Президент, избранный пятьюдесятью одним процентом, не устраивает, соответственно, оставшиеся сорок девять – так «всенародно» ли он избран? Вот один яркий представитель советской поэтической романтики сказал: «без меня народ неполный» (в чем уж точно ошибся, народ прекрасно и долго обходился без него). А полный ли народ без сорока девяти сотых? Демократическим образом принятый закон, за который голосовало парламентское большинство – в отсутствие чуть ли не четверти депутатов, в результате большой торговли, с перевесом в два голоса – это, что ли, закон, принятый «народом»? Каждый человек из любого народа (не считая нескольких тысяч персон) хочет одного: чтобы налоги брали исключительно с тех, кто богаче его, а ему платили как можно больше за как можно меньшую работу. А упомянутые несколько тысяч богатых хотят обратного: чтобы с них брали, как со всех, потому что они из собственных денег не только свои налоги платят, но и создают рабочие места для других, платят им зарплату, из которой те, в свою очередь, платят налоги, и таким образом получается, что богачи все равно платят налоги за всех... Кто из них народ?
Власть арифметического большинства в общественной и политической жизни так же справедлива, как расстрел каждого третьего ради того, чтобы двум оставшимся легче дышалось. Если завтра самым демократическим образом великий российский народ с небывалым перевесом – процентов семьдесят пять, допустим – проголосует за коммунистов или фашистов, едва ли не для всех моих знакомых жизнь практически закончится. Даже в том маловероятном случае, что их не убьют и не посадят в тюрьму, кончатся заработки, исчезнет возможность какой-либо самореализации, в перспективе останется нищее и бессмысленное доживание. Таких знакомых у меня тысячи полторы, у каждого из них есть свои такие же знакомые... То есть, все получающиеся таким образом миллионы, двадцать пять, допустим, процентов избирателей – не народ? Никакого отношения к демократии не имеют? И что же им – то есть нам – делать?
Теперь о «власти». Демократическая власть устанавливается выборами и реализуется теми, кто избран. И далее, мне кажется, даже рассуждать не стоит – все и так ясно, если спокойно подумать. Ну, избрали президента, навыбирали парламент... Что, из числа проверенных святых, бессребреников, мудрецов? Кто проверял? Избирком, доверенные лица, партийные съезды, журналисты? Ой, не смешите... Проходят во власть люди как люди, отличающиеся от прочих только тем, что сильнее женщин и детей, водки и еды, даже сильнее денег любят ощущение именно власти – заметьте, не демократической власти, а просто: ощущение «как я скажу, так и будет». Других там нет. И все демократические системы сдержек и противовесов – это баланс устремлений и действий нескольких сот дорвавшихся до власти больных людей с диагнозом «властолюбие». Либо одни из них удавят других (ну ладно, в переносном смысле слова), либо договорятся за счет избравшего их демоса, шланг ему после выборов в глотку.
Да. Так вот, возникает вопрос: что же делать тем, кого такая демократическая власть никак не устраивает? Создавать партию нового типа, просвещать (то есть перетягивать на свою сторону) народ (то есть большинство), ждать следующих выборов? А если уже избранная демократическим путем власть создание партий запретит, выборы перенесет или вовсе отменит, просветителей отправит от большинства подальше – и все это при полной поддержке народа, путем самой демократической парламентской процедуры, по закону? Так бывало. У немцев, у нас, да и не только. И никаких нарушений соцзаконности не было – просто соцзаконность была такая, что уголовный кодекс, действовавший в двадцатые-тридцатые, за контрреволюционную деятельность разрешал расстреливать всех от тринадцати лет. И нацизм был сознательным выбором подавляющего большинства свободолюбивого германского народа.
Все уже давно об этом знают, но стесняются вспоминать. Потому что политически некорректно, несовременно, и общество теперь совсем другое. Лучше.
То есть люди изменились, усовершенствовали свою природу. Комичность этого предположения также принято не замечать.
Между тем жизнь идет, как идет. Власть, использовавшая для того, чтобы стать властью, поддержку большинства населения, давит и мордует меньшинство и лжет большинству, что оно лучше, и потому никогда его давить и мордовать никто не будет. Более изощренная власть, наоборот, всячески лжет меньшинствам, понимая их опасность, заискивает перед ними, а перепуганное и одураченное большинство терпит, потому что в глубине души каждый из большинства допускает, что в чем-то и он меньшинство – и все довольны, и такая власть вообще непоколебима.
Но в большинстве случаев нарыв все же созревает. Выходят из казарм военные. Или толпа, подстрекаемая обиженными демократией, начинает бить стекла. Или обделенный властью властолюбец вовремя бросает неучтенному демократией народу лозунг и обещание учесть его в следующий раз... И иллюзия рушится. Торжествует то, что всегда было, есть и будет основой власти,– сила. Приставка «демократическая» отбирается у власти большинства, знаки меняются, меньшинство в одно трудно уловимое мгновение разрастается до большинства, враги – тиран, узурпатор и поддерживающие его идиоты, не успевшие вовремя перейти в новый народ,– бегут.
И еще на год – или десять, или семьдесят, или триста – устанавливается новая демократия и ее власть. Толпы приветствуют сержанта, ставшего королем, секретаря обкома, выросшего до президента, или просто усатого вместо бородатого, или наоборот... «Кричите Бориса (Иосифа, Владимира, Джона) на царство!» И народ не безмолвствует, отнюдь – времена проклятого самодержавия всюду прошли, и властителей больше не выбирает десяток авантюристов, организовавших переворот, восстание, революцию, импичмент – нет, народ дружно голосит: «Да здравствует народ! Слава Борису (Владимиру, Воиславу)!»
И единственное, что омрачает существование такой демократической власти: пройдет немного времени, электорат остынет и начнет понемногу поплевывать в сторону всенародно избранного. С такими же основаниями, с которыми кричал славу.
Конечно, давно известно: демократия – худший способ общественного устройства, не считая всех остальных. Но ведь про остальные сейчас разговора нет, где они, остальные? В Ираке самая что ни есть народная власть, в Северной Корее – тоже. Утверждать обратное могут только наивные идеалисты, верящие в народ, и сознательные лжецы. Нигде нет никакого абсолютизма. Так что счет приходится предъявлять демократии. Судят – по крайней мере, при демократии – всегда победителей.
Вот, понимаешь, какие мысли приходят в конце недели, ознаменовавшейся победой демократии сербской и выходом воспоминаний первого президента демократии российской.
