Цивилизация
В те древние времена, о которых уже и не помнит никто, а кто помнит, так стесняется, потому что столько, как говорится, не живут,— во времена советской власти вольномыслящий иностранец, приехав в Москву, немедленно обучался трем вещам. Во-первых, конечно, произносить идиотский, неизвестно кем из русистов выдуманный, совершенно нерусский тост «На здоровье!», выпивая залпом полстакана водки, и при этом не давиться, не заливаться слезами и не терять немедленно сознание. Во-вторых, носить кроликовую шапку-ушанку от октября по май, а сняв, запихивать ее в рукав пальто. И в-третьих, утверждать, что власть у нас — говно, а люди очень хорошие, добрые, честные и начитанные.
Ну, с иностранца что возьмешь... Он и сейчас умнее не стал — теперь считает нас всех бандитами, чеченцев — борцами за свободу, а президента – ставленником КГБ. При этом по-прежнему верит, что все у нас работают плохо и бестолково, а КГБ почему-то — очень хорошо и эффективно. И «челнока» из бывших мэнээсов всерьез называет представителем теневого бизнеса и всерьез ужасается тому, что бабка, торгующая сигаретами у метро, не платит налоги со своих доходов.
Удивительно, что и в нас самих живут некоторые иллюзии относительно нас же. В частности, одна из самых живучих, что народ наш, население – это одно, а власть – совершенно другое. Только партийные пропагандисты некогда пытались вдолбить в дурацкие головы противоположную, совершенно справедливую мысль: «Народ и партия – едины!» – но не смогли. Народ обиделся за такое уподобление и партию попер.
А зря обиделся. Абсолютно едины, одно... вещество, в общем. Потому что откуда ж другим взяться, если материал один? Что нам, ЦК КПСС разве из ЦРУ присылали или марсиане? Нет, избирали из своей среды. И если бы – хороший, но банальный сатирический сюжет – однажды утром на месте Брежнева, или Ельцина, или кого еще там проснулся Иванов, или Петров, или даже Рабинович, ничего не изменилось бы. Разве что жена заметила бы какую-то странность, но решила б, что это со вчерашнего. И уже через неделю, кто б новичок ни был – хоть пролетарий, хоть интеллигент с высшим техническим, хоть даже художественный диссидент, началось бы то же самое: в баню с дружками, свои люди на ключевых должностях, сталкивание областных царьков лбами и деградирование до растительного уровня к концу правления.
Вышли мы все из народа, как повидло из того самого вещества: мазать можно, но пахнет. И не фиг народу на меня обижаться – я и сам народ, знаю, что говорю, о ком и почему. Все народ — нищие, олигархи, бандиты, писатели, гэбэшники, проститутки, коммунисты, либералы, пенсионеры, скейтбордисты, милиционеры и слесари-сборщики на заводе АЗЛК. И результат нашей жизни – наша жизнь. Нам ее построили не норвежцы, не угандийцы, не ОБСЕ и не МВФ. И Чубайс – народ, и Наздратенко с Кондратенко, и Шандыбин.
И президент Российской Федерации Путин Владимир Владимирович – тоже народ, плоть от плоти.
Но он очень старается.
Это было заметно, когда он свое послание перед нашими сенаторами и парламентариями читал.
Хорошее такое послание, серьезное и тревожное. С правильным смыслом: давайте что-нибудь делать, ребята, ведь сдохнем все, как динозавры какие-нибудь. Работать надо, мужики, потому что край приходит. И воровать кончайте, дамы и господа, а то уж и не осталось почти ничего. Думайте головами, товарищи, поскольку то, чем раньше думали, оказалось для этого использования совершенно непригодным.
В общем, по делу говорил.
А в зале сидел народ, представленный своими законными избранниками всех политических ориентаций. И опытные телеоператоры показывали лица. Говорит Путин об олигархах – Березовского, понятное дело; о силах политических – то Немцова, то Хакамаду, а то и Харитонова; о наместниках – Казанцева; о ветвях власти – Строева и Селезнева по разные концы длинного пустого президиума… В общем, правильно показывали, так, что все было видно. Кто-то думал, морща лоб, и понятно становилось, что не получается у него. Кто-то с соседом разговаривал о своем, избранническом – скорее всего, о каникулярных планах. Один сразу заснул и спал крепко…
Народ в виде законодательной власти.
А Путин все старался, от бумаги отступал и даже глазами делал выражение: мол, вы только послушайте, что творится! И даже пальцами иногда какие-то знаки: вы ж поймите какой ужас! И называл всех, чтобы никому не обидно, не господами и не товарищами, а коллегами.
Словом, он делал что мог, пусть другие сделают лучше.
Другие совершенно не собирались, это было видно по официальным лицам.
Второй раз Путин остался в полнейшем одиночестве. Впервые это стало очевидно, когда во время инаугурации он, маленький и упертый, резко отмахивая рукой и переваливаясь, шел по длинной дорожке, а вокруг аплодировали зрители. И было ясно, что это именно зрители, зеваки вроде тех, что сбежались смотреть когда-то, как танки стреляют по Белому дому. Теперь они тоже аплодировали. А он был один, как вылезший на карниз самоубийца: там, внизу, маленькие, сплющенные взглядом сверху люди, задранные неразличимые лица и ощутимое, словно горячий пар, поднимающийся кверху, желание – ну, прыгай же! Народ, конечно, как верно подметил один автор, обычно безмолвствует. Но в этом молчании можно многое расслышать.
Все, как всегда: народ и партия едины, власть – плоть от плоти народной… Но этот начальник, похоже, понемногу начинает отрываться. Из этого может выйти что-то. Вот только что?
Наш народ не любит, когда от него отрываются.
