Цивилизация
Я ни слова не скажу про бордюры, про сужение и расширение, про кренделя с пряником — ни слова. Я просто хочу понять московскую красоту. На улицах города сейчас очень красиво, Москва украшена необыкновенно, и вот смысл этой красоты я и ищу.
Многие девушки сейчас задумываются над тем, как называется тот стиль, в котором декорирован город. Все же имеет свое название. Что это? Эклектика, эко-фьюжн с элементами китча и поп-арта? Но очень мимими.
На улицах — и цветочные тоннели, и абажуры размером со светофор, и исполинские барби-кресла с торшерами, и зонтики, и огромные голландские сабо, и красная китайская кровать, которая считается пагодой, и банки с вареньем в три метра высотой. Я бы, конечно, сказала, что вообще-то стиль этот называется «рождество в борделе» — когда все домашнее и милое вытаскивается на всеобщее обозрение, дом становится публичным и пронзает сердце беззащитностью бесстыдства, но бордельная тема слишком взрослая для нашего сегодняшнего города.
Тут другое. Вообще-то я нашла импортного дизайнера, который, как мне кажется, вдохновляет всю большую, талантливую команду дизайнеров, делающих уличную красоту.
Чует мое сердце, что настольная книга столичного создателя арт-объектов — это книжка «Мой рецепт жизни без депрессии» Джонатана Адлера, модного американского дизайнера интерьеров.
Свой фирменный стиль Адлер называет «счастливый шик». Это когда главным в убранстве становятся «милые домашние мелочи», а именно тарелки, рамочки для фото, вазочки, покрывала на кресла и прочая плюшевая белиберда, и эти вещицы являются (согласно теории) антидепрессантами. Ибо благодаря энергии «чуть ощутимой иронии» и хорошего воспоминания служат порталами в счастье. Весь дом, как кротовыми норами, пронизан порталами, канатными дорогами в прошлую уже пережитую милоту или мечту о будущей прелести путешествия или переживания.
Вот какое чудо этот счастливый шик. Он сейчас царит в дорогих семейных кафе, где всякие домашние няшки, перекрашенные в белый, все вязаное и голубое с шоколадным.
Это ведь то, что нам строят на улицах? Глядите, все принципы стиля совпадают. Их, по Адлеру, четыре.
«Нужно сбивать масштаб — его соблюдение может свести с ума кого угодно. Хочется поставить огромный диван в небольшом помещении? На здоровье». Ох, невинный Джонатан. А вот когда у Большого театра стоит хоббитанская деревня (киоски ниже обыкновенного, как для гномов), а рядом банчище варенья и огромные розовые тапки дыбом (типа пуанты), это значит «прощай, депрессия»?
Вторым пунктом озорной благополучный человек советует: «Не бойтесь цветовой дисгармонии. Нарушать каноны всегда весело». Привет вам от розовых пингвинов.
Третьим — «добавьте в интерьер сочный зеленый цвет» — и тут все совпадает. Сочнее и быть не может.
И главная фишка от умалишенного успешника: «Устройте дома художественный беспорядок: разбросайте книги, произвольно расставьте вазы, статуэтки и прочий декор. Симметрия — враг легкости в восприятии мира».
Вот это выполнено в Москве идеально — художественный беспорядок высшего качества. Взятие Перекопа.
Третьего дня я ходила по Арбату. Там было замечательно. Арбат теперь одновременно фестивальная площадка «Греция» — и потому под ноги из амфор выплескивается волна левкоев. Это очень уютно и даже в моде — у поселковых европейских заведений можно наткнуться на заросшие цветами велосипеды, холодильники, ванны («а что будет через два года после того, как человечество исчезнет?») и прочие одичавшие предметы внутреннего быта. Это гномья эстетика. Остро не хватало глазурного стоптанного башмака с окошками в кружевах и пары садовых гномов. Гномы вообще вещь полезная во всяком палисаднике — они же оберег на благополучие, как жаба с денежкой во рту, так любимая москвичами, как денежное дерево толстянка.
И мечта о гномах подарила мне воспоминание о лете 2004 года. Это было лето торжествующего московского богатства. Устраивались пышные вечеринки — не Сен-Тропе, конечно, но и Москве кое-что доставалось. В свежем «Крокус-Сити» проходил праздник — кажется, прием после демонстрации белья Victoria's Secret.
Столы были расставлены на улице, на лужайке, ненавязчиво переходящей в колхозное поле (элегантное Мякинино еще не было застроено), крахмал и мягкий блеск сервировочных колпаков был собран на сверкающем пятачке, а гости ходили по сумрачным дорожкам. Газоны были утыканы садовыми гномами с подносиками, полными земных плодов. Так вот, это был аттракцион. И когда к подносику подходила дама в газе, гном скалился, или дергался, или говорил «Гав». Некоторые дамы падали в обморок. Гномами были одеты лилипуты.
То был период жесткого, варварского праздника жизни, последний раз что-то в этом роде глупые эвент-посредники позволили себе в 2012 году, когда притащили на прием петербургского губернатора Полтавченко танцевальный коллектив детей, крашенных серебрянкой, и поставили возле фонтана изображать аллегорические фигуры.
Не то что бы нравы с тех пор смягчились — эстетика рухнула. Она была беззастенчивой, тяжелой, самобытной, взрослой. Со своими смыслами.
Не то ведь сейчас. Известно, что бы ни строили в городе — суды, школы, стадионы, тюрьмы, театры, — строят на самом деле только две вещи: либо стены (крепость), либо мост. Или то, что скрывает и защищает, или то, что открывает и приглашает.
Мрамор на тротуарах — это крепость. А наша красота на улицах — она же вроде бы мост? Мост-мост. Красота несет послание.
Вот банки варенья, они же на взрослом языке называются «консервация»: «Сделала консервацию, весь подпол забит!» Это — символ взрослости, сохранения, упорства, выживания. И, по идее, банки с консервацией на улицах города — это благородное зрелище признания равенства. Но смещен масштаб. Дизайнеры завалили горизонт. Трехметровая банка с вареньем — это родительская банка, которую нужно украсть из буфета. Это много запретного сладкого, которого взрослые не дают. Метафора недоступного будущего.
Все послание городской красоты — это про отроческую культуру, ребяческий опыт и детский взгляд снизу вверх.
Мы — дети, вокруг мрамор и пустота, много большого запретного, и мы сидим посреди пустого бессмысленно широкого тротуара на Тверской, и из горшка с цветком, банки варенья, зонтика и кастрюли должны составить слово «Вечность». Или «Слава России», или «Все будет хорошо!».
И ведь история с дискутерами из «Афиши», которые оберегали свой богатый район Патриарших прудов, а клиентов из Бирюлево обозвали саранчой, — это не спор богатых с бедными. Богатые и бедные сейчас не самые главные антагонисты.
Главные — это большие и дети, те, кого не пускают делать взрослые дела. И блестящий кружок успешных людей, у которых и бизнес свой, и деньги есть — о чем они говорили? Это было тщетное моление о признании их взрослыми — чтобы больше не бояться.
А что нужно сделать, чтобы стать большими? А это просто, это каждый знает — выстроить стенку из подушек и спрятаться в домике.
Спорщики оперировали ребяческими докарамзинскими понятиями об обязательной порочности бедняка — раз из Бирюлева, значит, всенепременно ссыт в подъезде, и говорили вот что: «Нет, постойте, мы из тех, что до мэра может дойти и чаю с ним выпить, мы можем добиться, чтобы главный приказал не оправляться после 23, мы большие! Уложите, нас, пожалуйста, спать пораньше, и чтобы за окнами никто не кричал!»
Ну, главный вроде распорядился.
За окнами — шелестит черной листвой сквер у пруда, там чуть дальше стоят огромные яйца и пингвины, великанские тапки, чашки, в которых утонуть можно. И еще совсем страшное — «11-метровая ягода арбуза в виде шара». По вечерам она зажигается, и тогда ее видно из космоса.
