Цивилизация
Сейчас, когда все чаяния государственных мужей обращены к сводкам агентств Platts и Argus, ежедневно фиксирующим цены на нефть Urals, соображения о том, что $36 и $105 за баррель — это примерно одно и то же, могут показаться странными. Тем не менее это так. Дед Мороз, наверняка удивленный множеством написанных взрослыми людьми писем, вполне может изменить ситуацию на мировых рынках. Хотя, например, в Merrill Lynch этому уже не верят и говорят о возможности кратковременного падения цен на нефть до $25 за баррель.
Но даже если мы верим в чудо, то все равно должны осознавать:
возврат ценовой конъюнктуры в лето 2008 года ничего принципиально не изменит. Подавляющая часть доходов от экспорта нефти в 2007–2008 годах стерилизовалась (т. е. изолировалась от национальной экономики) в суверенных фондах, пополнявших международные резервы.
При цене нефти в $300 за баррель резервы будут расти примерно в 10 раз быстрее, чем при цене в $50 за баррель. При цене в $10 за баррель и поддержании курса рубля на нынешнем уровне — сокращаться в 10 раз быстрее, чем при цене в $50. После чего вынужденный переход к плавающему курсу рубля быстро приведет ситуацию к равновесию, изъяв у населения в долларах максимум половину рублевого богатства, накопленного преимущественно в нетяжелых трудах 2006–2008 годов. Это сценарий Украины осени 2008 года.
Вторая волна экономического кризиса неизбежна, однако прогнозировать ее, механически продолжая события первой в будущее, — занятие безосновательное, поскольку она при любом развитии ситуации будет иметь другую природу.
Никакие действия правительства уже не в силах что-то с ней сделать. Похоже, все уже случилось — остается только наблюдать.
Чем должны отличаться друг от друга две кризисные фазы? Да практически всем. Первая часть кризиса — это постепенный обвал внутреннего рынка. Он был спровоцирован преимущественно внешними событиями: завершением фазы экономического цикла в США (лето — осень 2007 года); Олимпиадой в Пекине, сломавшей тренды на сырьевых рынках (лето 2008 года); постоянным ростом напряженности в мировых финансах, связанных с Ираном (с лета 2007 года); предвыборным сезоном в США (с весны 2008 года); дисбалансами на рынках продовольствия (с лета 2007 года). Впрочем, не случись всего этого, внутренние для России факторы, определившие ситуацию осени 2008 года, тоже никуда бы не делись. Резкий рост кредитования на восходящей фазе экономического цикла (с лета 2007 года); опережающий рост госрасходов и высокая инфляция, подстегиваемая в том числе ими же (с весны 2007 года); нестабильность политической системы по итогам смены президента (весна 2008 года); рост топливных цен (с лета 2007 года); враз позабытая всеми экономистами «голландская болезнь» (с лета 2007 года); рост амбиций военных и спецслужб, сделавший к лету 2008 года неизбежным военный конфликт с Грузией (с начала 2007 года); внешнеполитическая изоляция РФ (с лета 2007 года)… Было бы некорректно полагать, что все это следствие взрывного роста цен на Urals с начала 2008 года: напомним, первый кризис ликвидности в экономике РФ был обнаружен в августе 2007 года, когда в США экономистов, считавших ипотеку subprime угрозой экономической безопасности, считали милыми эксцентриками. В сентябре 2007-го и сентябре 2008 года нефть стоила около $70 за баррель. Декабрьские цены 2008 года на Urals вполне соответствуют, даже с оглядкой на мировую инфляцию, уровням цен 2003–2004 года — это среднегодовые $30 за баррель.
Цены на нефть ускорили динамику, а внешний мир немного сдвинул вперед дату того, что неизбежно должно было произойти осенью 2008 года, а затем и произойдет в 2009 году. Просто все произошло в первой фазе быстрее и ярче, чем ожидалось.
К лету 2008 года модель развития экономики, основанная на постоянном притоке иностранного капитала, росте импорта, отставании производительности труда от роста зарплат и роста издержек в сравнении с рентабельностью бизнеса, дошла до своего логического предела.
В этом состоянии ей было жизни от силы два-три года, причем, как поняли банкиры уже в августе 2007 года, не самой беспроблемной жизни. Спасибо заокеанским потенциальным противникам России, поднимавшейся с колен: движение было (не со зла, ей-богу!) остановлено их собственными проблемами, имевшими близкую по смыслу экономическую природу, но готовившимися осторожнее и дольше, примерно с 2001 года.
Падение первой фазы было в силу этого относительно резким, но пока неглубоким. Сокращение промышленного производства на 4–5%, которое будет вынужден продемонстрировать Росстат, — по мировым меркам немного. Минус 20% в месяц — уже серьезнее. Тем не менее для России с ее пиком безработицы в 1999 году в 14% (пока самый страшный сценарий, который я слышал для 2009 года, — 13% при нынешних 6%, уровень 1994 года) происходящее — так, легкое недомогание. Остальное много печальнее.
Первая фаза экономических кризисов 1998 года (сентябрь 1998-го — лето 1999-го) и 2008 года (сентябрь 2008-го — можно предположить, февраль — апрель 2009-го) происходит по относительно сходному сценарию.
Это нарастающие экономические и политические проблемы при сохранении экономического роста, затем банковский кризис, кризис в госфинансах, девальвационное давление на рубль, собственно девальвация.
Разница 1998 и 2008 годов лишь в последовательности двух событий: панический отток капитала, первая волна панического сокращения продаж и, как следствие, издержек компаний (с неизбежными предупреждающими события увольнениями) случились в 2008 году до, а не после девальвации. Остальное различается лишь масштабами и, увы, дальнейшим сценарием.
Кризис 1998 года закончился восстановительным ростом с 1999–2000 годов. Девальвация, по сути, снесла значительную часть барьеров для экономического роста — их начали снова отстраивать с 2001 года, но сначала довольно вяло. С 2003 года эта работа велась более последовательно, но все же медленно. Происходящие сейчас события первой фазы экономического кризиса ничего не снесут. Во-первых, они, по несчастливой случайности, преждевременны, во-вторых, слишком высоки запасы суверенных фондов, позволяющие государству сохранять свои достижения еще как минимум первую половину 2009 года. В-третьих, в отличие от 1998 года такого шока, как девальвация рубля в три с лишним раза, государство себе позволить уже не может (этот уровень соответствовал бы курсу в 80–90 рублей за доллар), а значит, «девальвационный заем» экспортерам со стороны населения был бы не сравним с «займом» 1998 года.
Восстановительный рост, напротив, возможен, но лишь до потолка, в который при отсутствии внешнего шока экономика уперлась бы, не случись кризиса в США, в 2010–2011 годах. Несложно понять, что
все лихорадочные действия правительства и ЦБ, все антикризисные действия менеджмента компаний, все приготовления граждан в первой фазе кризиса осенью 2008 года направлены именно на достижение этой, право слово, прискорбной цели — вернуться на прежнюю траекторию.
И все же удариться головой о потолок!
С теми или иными вариациями это действительно произойдет и станет основой экономической истории России ближайших месяцев или, в крайнем случае, двух-трех лет. Речь пойдет о запуске модели, работавшей с перебоями с лета 2007 года, любой ценой (впрочем, цена ограничена размерами резервов), новой попыткой влезть на пик кредитной экспансии, восстановлении по возможности докризисных объемов как инвестиционного, так и потребительского импорта, замещении госинвестициями иностранных инвестиций. Поскольку некоторый рост безработицы снизит остроту проблем на рынке труда, ограничивающим фактором будет проблема дефицита инвестиционных проектов, высокие кредитные ставки и слабость банковской системы, пострадавшей в первой фазе. Потолок никуда не делся, только стал чуть ниже.
Правда, и способность прыгать стала несколько меньшей. В этой ситуации важнейшим вопросом становится то, с какой скоростью российские власти будут опускать своими действиями потолок. Похоже, ни в Кремле, ни в Белом доме никто и не подозревает, что ускоренное развитие «инновационной экономики» путем создания «Роснанотеха» и «Рособоронэкспорта», принуждение банковской системы к кредитованию ненадежных заемщиков с сомнительными перспективами выживания, ужесточение законодательства и продолжение построения новой политической системы, переставшей быть элементом саморегулирования экономики, не только делает страну ближе к заветному потолочному перекрытию, но и придвигает перекрытие к черепной коробке.
Рост цен на Urals в этой системе позволит упереться в потолок быстрее, нежели падение. Напротив,
проблемы соседей по мировому рынку, традиционное российское разгильдяйство в реализации «плана Путина» и глубина падения экономики в первой фазе кризиса отдаляют неизбежное, хотя и не отменяют его.
По сути, от соприкосновения лобной кости с бетоном при вставании с колен страну может спасти только два варианта.
Первый — не вставать с колен вовсе, изрыгая проклятия окружающему миру и его несправедливости. Возможен при долговременном падении цен на нефть на уровне $15–30 за баррель в течение двух-трех лет. На практике будет означать формирование в России аналога Бирмы или Венесуэлы. Зато при известной сноровке можно существовать в неизменном виде десятки лет.
Второй — не вставать с колен, а упасть ниже плинтуса, то есть добиться-таки полноценного (до 35–40% падения ВВП) промышленного коллапса, который разрушит существующие институты власти и экономики при любой цене на нефть. В этом случае первая фаза кризиса не превратится во вторую, а будет последней и окончательной. Интересно наблюдать, но снаружи, ибо непредсказуемо по результату. К тому же не реалистично: экономика в целом здорова.
Во всех остальных случаях Россия обречена на успех своего мероприятия. Только вот неясно, что делать, когда наконец потолок будет достигнут. Впрочем, поживем — увидим. На свете немало стран, так и не дошедших до идеи построить себе более комфортное жилище, где можно стоять на ногах в полный рост. Но нам же на будущее — его никогда не поздно начать строить.
