Цивилизация
Неизбежной особенностью любого, а не только финансового кризиса является разделение его уроков на две неравные по убедительности части. Часть первая наиболее эффектна, и, будь мир устроен исключительно ради человека, ее бы вполне хватило для улучшения нравов — это шоковая реакция, испуг от случившегося: «Мы больше так не будем!» Причем даже неважно, как не будем. Не будем писать халтурные отчеты начальству, участвовать в народном IPO, закладывать в прогнозы роста ВВП цену на нефть в $110.
Всем хорошо первоначальное раскаяние, если бы оно основывалось на уже состоявшихся и осознаваемых потерях. Увы. В лучшем случае шок от случившегося базируется на экспресс-прогнозах в условиях дефицита информации. Обычно же шок — это просто испуг перед неизвестностью или реакция на первые, стартовые потери.
Некоторые уже успели испугаться и успокоиться, купить еще немного ВТБ, чуть-чуть переделать отчет, заложить в прогнозы нефть по $85, но негативный сценарий развивается своим чередом, независимо от испуга. Когда случится то, чего уже нельзя избежать, «мы так больше не будем» на деле будет касаться лишь небольшой части того, чего, возможно, делать не следовало бы вообще.
Подавляющее большинство рецептов из серии «как пережить финансовый кризис» основываются именно на первоначальном испуге, рационализирующемся в этих банальных и потому почти бесполезных советах.
Все они ограниченно применимы и в небоевой обстановке: трезво оценивать риски личного бюджета, больше работать и меньше залезать в долги — прекрасный совет и на пике экономического цикла, и на спаде. Остальные советы из этой серии — от «ухода в глухой кэш» до предупредительной веерной рассылки резюме — скорее смехотворны, чем полезны. Локально выиграть можно, однако наличные деньги мало кого спасают от многомесячной инфляции, а «уже безработный» и «далеко не безработный» — это два принципиально разных с точки зрения работодателя человека, они стоят разных денег и ведут себя на интервью, мягко говоря, не одинаково.
К тому же апокалиптические сценарии внутренне противоречивы.
Пока большая часть рациональных прогнозов показывает, что главным последствием финансового кризиса осени 2008 года для населения будет не массовая безработица, а отказ работодателей поддерживать темпы роста оплаты труда на уровне 2005–2008 годов при инфляции на том же трехлетнем уровне.
Разумеется, никто не застрахован от того, что кризис не будет стеснять себя рамками умеренного рационального сценария. Особенно если учитывать, что «план Путина» в этой части (по крайней мере, так следует из уже предпринимаемых действий в августе — октябре этого года) сочетает стратегическое объявление кризиса с несуществующим тактическим тушением затлевшего матраса не менее чем тремя железнодорожными цистернами воды, вылитыми в радиусе до трех километров от центра возгорания. Однако, согласитесь, от финансовой катастрофы в России вас лично вряд ли защитит верно выбранный депозит в заветном банке.
Подавляющее большинство «верных» рецептов спасения от катастрофы решительно не учитывают простого соображения: случись то, от чего они призваны полностью защитить, кому вообще потребуются в России денежные сбережения в ближайшие годы?
Скорее, критически важным будет грубая физическая сила и вообще здоровье.
Но если в случае с физлицами выводы об оптимальном поведении в кризисе должны были быть (и наверняка были!) сформулированы папой и мамой еще в детстве и легко вспоминаются, то случай с «планами спасения» экономики на правительственном уровне более тяжелый. И в отношении правительств поверить в то, что «так» действительно больше «не будут», невозможно.
С одной стороны, то, что и в США, и в ЕС, и в России большая часть властей занимается именно лечением симптомов болезни, но не самой болезни, оправдано остротой ситуации. Вряд ли пожарную команду поймут, если по прибытии на место пожара она вместо раскатывания брандспойтов начнет поиск окурка, с которого все началось. Однако настораживает сложившееся в последние недели единодушие правительств, компаний и экономических экспертов сразу в нескольких характерных моментах.
Первый: причины происходящего — враги, равно ответственные за ситуацию и в России, и в ЕС, и в США. Это дефицит госрегулирования, безответственное поведение финансовых институтов, не подконтрольные правительствам перетоки капитала в мировой финансовой системе. Второй: по отношению к национальным правительствам враги являются внешними, их эндогенность, как правило, с негодованием отвергается.
Владимир Путин указывает на США как на источник финансовой заразы, но, поверьте, недалек момент, когда в Соединенных Штатах таковыми же окончательно будут объявлены иностранные капиталы, приток которых по эту сторону океана и надул «пузыри» на местных рынках (пока Джордж Буш считает их лишь одним из факторов кризиса в США).
Третий: единственной стратегической альтернативой кризису является возврат к курсу, которым следовала национальная экономика до того, как упал фондовый рынок. Необходимо найти точку, в которой произошло искажение истинного курса, обеспечивавшего долговременное процветание, экономический рост и устойчивое развитие. Наконец, четвертый: и краткосрочные, и долгосрочные методики выхода из кризиса обязаны быть максимально практичными и технологичными, но ни в коем случае не затрагивать вопросов экономической теории или основ политического и социального устройства. Мы должны быть реалистами, всему есть цена, не от всего можно отказаться и не обо всем рассуждать.
Все это вроде бы неплохо звучит, когда речь идет о стратегии для коллективного органа управления страной. Но, если попытаться перенести эту стратегию на физическое лицо, выйдет довольно странная вещь. С тем, что за личные финансовые потери частного лица в кризисе отвечает не он, а внешний фактор, в нынешней цивилизации в целом сомневаться не принято. С тем, что собственная осмотрительность или неосмотрительность не влияет на масштабы финансовых потерь частного лица в кризисе, согласится уже меньшая часть населения. С тем, что, пережив потери, необходимо вернуться к прежнему образу жизни, уже мало кто будет согласен; для физлица происходящее прямо назовут больше чем глупостью: дураки — и те учатся на своих ошибках. Наконец, в праве думать о том, что мы делали не так с самого начала, отказать себе позволит лишь исчезающе малая часть населения, которую оставшееся большинство предпочтет обходить стороной. Или, по крайней мере, соблюдать дистанцию.
Вряд ли тут все объяснит оговорка о том, что одно дело — частное лицо, а другое — правительство. Ни в одном из белых домов мира не принимает решения абстрактный, нечеловеческой природы дух, ради которой ему можно простить нечеловеческую логику. Правительства состоят из людей. В принципе, это не отрицается даже в России, где цинизм — на языке правительств «реализм» — давно является официальной доктриной, но термины «инвестиционный климат», «рынок», «устойчивость правового режима», являющиеся аналогами соответствующих этических понятий для людей, звучат регулярно и без отвращения. Можно понять и базовую проблему правительств: немногие из них готовы признать применимость к ним прописных требований — не убий, не укради, не сотвори себе кумира и т. д. К тому же специфических экономических прописных истин просто не существует. Признанные экономические школы не дают исчерпывающего объяснения природы и причин мирового финансового кризиса 2007–2008 годов. Альтернативные объяснения — от австрийской школы до марксизма — вне приемлемого правительствами мейнстрима и дают относительно мало практических рекомендаций. Теория в основном молчит.
Тем не менее контраст между правительствами и частными лицами в этой ситуации разителен: неужели все проблемы населения в неверно выбранном банке, а правительств — в некорректно определенной ставке ЦБ, ФРС или нацбанка? Пожар — случайность, а не закономерность? Да, отвечают правительства, пожар — случайность, усугубленная неверно отрегулированной системой пожаротушения. Вероятно, именно поэтому
комментарии подавляющего большинства экономистов к происходящему сводятся либо к рецептам наилучшего способа применения пожарной кишки, либо к поиску инновационных способов безопасно курить в постели пьяным.
Полное отсутствие среди правительств (а нас интересует в первую очередь правительство РФ) идеи заречься от пьянства в качестве первой реакции на пожар — повод для оправданного пессимизма: со страху обычно обещают больше, чем по здравому циничному размышлению, слишком маловероятно, что происходящее чему-то научит российский Белый дом и позже. Впрочем, он в этом явно не одинок: «Мы больше так не будем!» — по большому счету, не обещало в сентябре — октябре 2008 года ни одно правительство мира. И это скорее не экономическая, а политическая проблема. Если хотите, это этический кризис, пока отчетливее всего показавший себя экономической гранью, и не в последний раз.
