Цивилизация
Уверенность в том, что действия России в войне за Южную Осетию управлялись от начала и до конца Кремлем и Белым домом, позволяла бы говорить о начале радикальных изменений внешней политики, о переходе от беспринципной торговли с условным мировым сообществом к некоторым принципам. Увы, твердой уверенности нет. Есть сомнения в том, что история с Цхинвали не была свалена Медведеву и Путину на стол людьми, с которыми главы государства просто не могут себе позволить не разговаривать. Эти люди — не Райс и не Ангела Меркель. От них зависит, покинет ли армия РФ Грузию в срок или нет. А от подчиненного Путину министра обороны Анатолия Сердюкова — в меньшей степени.
Это позиция государства
Позиции России в этой войне выглядят привлекательными по любым нестрогим меркам. Движущей силой конфликта в Южной Осетии являлся и является национализм — в первую очередь грузинский. Концепция территориальной целостности любого национального государства, обремененного национальными меньшинствами, будь то Россия, Грузия, Армения, Азербайджан или Франция, предполагает, что государствообразующая нация имеет исторически сложившиеся госграницы. Их изменение должно быть признано самим государством или мировым сообществом. Несмотря на распространенные поверья, что режим Михаила Саакашвили строится едва ли не на анархо-капиталистических принципах, Грузия мечтала о восстановлении территориальной целостности с момента ее утраты в 1991–1992 гг.
Большинство из 70 тыс. жителей Южной Осетии с 1991 года предпочитали жить в государстве РФ на своей, в пределах трех поколений, земле. Тем не менее
Россия по своим соображениям поддерживала статус-кво, формулирующийся так: в Южной Осетии осетинские села живут под местным самоуправлением в составе РФ, грузинские села — в составе Грузии.
Трехсторонняя комиссия, состоящая из военных Грузии, РФ и местного самоуправления российской части Южной Осетии, следит за тем, чтобы все оставалось так, как есть, до того момента, пока не удастся договориться как-то иначе.
В этом смысле все события в Южной Осетии закономерны. Силовое вхождение югоосетинских сел и ПГТ Цхинвал в состав России с его юридическим признанием РФ, как бы там ни вооружились, вряд ли вообразимо. Вхождение в состав Грузии грузинских сел Южной Осетии давно уже очевидно.
Имея почти не ограниченные возможности решить югоосетинский вопрос в свою пользу, Россия с 1992 года его не решала.
В августе 2008 года Грузия предприняла именно такую попытку и была наказана.
Ссылки на то, что в Цхинвали действует при потворстве России бандитская группировка Кокойты, обстреливающая мирные грузинские села, беспомощна. Стоит предположить, что в грузинских селах и городах также действуют такие же бандгруппировки. это стоит сделать даже не из тех соображений, что стреляли и взрывали в последние года и на той и на другой стороне, а скорее из тех, что контрабандой и воровством автомобилей соратники Кокойты могли заниматься, лишь имея партнеров на грузинской стороне — регион преимущественно транзитный. Хорошо, провокаторов Кокойты вооружала минометами Россия. А грузинских кто?
Нет смысла давать эмоциональные определения: агрессор тот, кто нарушил равновесие насилием, как бы его на это ни провоцировали. До тех пор пока Россия контролирует осетинские села, а Грузия — грузинские, ситуация называется нормальной. Тут совершенно не важно даже, кто первый начал, если началось все это еще в 1919 году. Конечно, Россия не шла на международное посредничество по Абхазии и Южной Осетии: эту ситуацию она как сторона конфликта неизбежно бы проиграла. «Замороженные конфликты» заморожены именно Российской Федерацией в понимании того, что решать их она просто не умеет.
Нынешняя позиция, провозглашенная президентом Медведевым, тоже достойна.
По сути, она заключается в том, что в Южной Осетии все возвращается на круги своя.
Переговоры о статусе сепаратистских регионов Грузии выводятся на международный уровень (на уровне РФ — Грузия они уже бессмысленны и опасны), и пострадавшими являются лишь грузинские военные, не имеющие возможности размещать свои подразделения в грузинской части Южной Осетии и в Кодори. Собственно, они и ранее не имели на это права, признаваемого за пределами Грузии. Так что де-факто уже с понедельника изменится немногое.
Это частная война покровителей Эдуарда Койкоты
Все эти соображения, видимо, имеют право на существование, если есть удовлетворительный ответ на вопрос: когда мы говорим «Россия», кого мы имеем в виду? Если «Россия» в данном случае — это «вертикаль власти», госаппарат или хотя бы Кремль, можно было бы и опустить соображение о том, что войну за Южную Осетию провоцировали именно они. В формате «шести принципов» не очень-то видно, что Россия как государство могла получить, кроме международных проблем, погибших граждан и укрепления пророссийских режимов Абхазии и Южной Осетии. Последним и так ничего особенного до инцидентов не угрожало. В этом случае Россия впервые проявила принципиальность во внешней политике, и это окупится.
Но, полагаю, в новый кавказский конфликт влезла вовсе не Россия, а лишь небольшая часть ее госаппарата, которая от нее и выиграла, — на это, очевидно, и намекает госпожа Райс,
когда выражает надежду на то, что военные формирования РФ выполнят распоряжение президента Дмитрия Медведева выйти с территории Грузии.
Есть основания полагать, что провокациями в Южной Осетии, на которые поддался обычный националистический политик Михаил Саакашвили, занимался не абстрактный Кремль, а люди в силовых структурах РФ, продолжающие контролировать режим Эдуарда Кокойты. «Силовая крыша» осетинской Южной Осетии, не слишком скрывающая свое происхождение из кадровых российских военных и спецслужбистов. Исходя из того, что нам известно о том, что происходило ранее в российской части Северного Кавказа, поддержка идей сепаратизма и ирреденты несколько неожиданна для государства с чеченским опытом. Объясняется она много проще и хуже, чем можно предположить, просто анализируя международное положение.
Это для государств войны — головная боль, поскольку они обваливают национальные валюты, отпугивают инвесторов и долгосрочно ослабляют рейтинги политиков.
Для российских силовиков, с 1995 года привыкших на всем Северном Кавказе осваивать средства на стабилизацию ситуации, восстановление разрушений и поддержание уровня безопасности, война — это питательная среда.
В этом свете не удивительны восторги президента Чечни Рамзана Кадырова происходящим и отсутствие какой-либо радости от освобождения осетин у правительств братских северокавказских народов в составе РФ. Для Кадырова новое поле деятельности контртеррористического штаба на Северном Кавказе во главе с ФСБ — это ослабление давления в Чечне на него и его людей конкуренции. А, например, для Ингушетии, находящейся с теперь уже де-факто объединенной Осетией в состоянии конфликта с того же времени, что и Осетия с Грузией, ничего радостного в превращении в пограничную с военной территорией зону нет. Как и для Осетии. Выигрывают только осваиватели средств на восстановление Южной Осетии и региональную безопасность под крышей силовиков, которые после победоносного усмирения Чечни в 2000 году ежегодно теряют кормовую базу. Теперь она расширяется.
Это силовая группа, которая имеет достаточное политическое влияние, чтобы летом 2008 года настоять на смене руководства Генштаба, эффективно отбивать все атаки на ингушского руководителя Мурата Зязикова и во многих конфликтах успешно сопротивляться официальным силовикам в правительстве Путина, включая министра Сердюкова. На наше счастье, они не очень интересуются международной политикой и официальной властью.
Известно об этом «боевом братстве» крайне немногое — по крайней мере, с февраля 2004 года, когда я здесь же писал о военно-криминальной экономике вокруг Чечни, публичными эти люди не стали.
Все, что более или менее известно, говорит о том, что интересуют их почти исключительно деньги и гарантии сохранения питательной среды в базовых регионах. Это в основном приграничные территории, а также часть Поволжья, Дальнего Востока и Нечерноземья. Не берусь сказать даже, едины ли они: возможно, их согласованные действия основываются на коалиционном договоре физлиц в погонах. Но то, что они имеют место быть, уже вряд ли можно оспаривать.
«Партия войны» в российском политическом спектре невидима, но ее присутствие требуется для объяснения того, что происходит во власти в последние годы.
Те, кого принято считать силовиками в нынешнем Белом доме, в том числе и Игорь Сечин, уже нередко с этой «партией войны» конфликтуют.
Когда-либо — и довольно скоро — эти люди захотят большего, чем невмешательство в их дела со стороны Медведева. Кондолиза Райс не случайно выражала надежду на то, что российские войска из Грузии все же выйдут, но куда они захотят при этом пойти через год-другой? В горнодобывающий сектор? На Крым? В Северный Казахстан? Вновь на Тбилиси? Или на Старую площадь?
Но это уже внутреннее дело Кремля, который готов признавать их равноправными партнерами в своей внутриполитической игре.
