Цивилизация
Вчера Владимиру Путину впервые за последние годы пришлось делать то, чего он крайне не любит, – оправдываться — но фондовый рынок оправданиям опять не поверил. Акции горно-металлургической компании «Мечел» в понедельник вновь рухнули более чем на треть сразу. Так же, как и в прошлый четверг, после путинских слов о том, что главе «Мечела» Игорю Зюзину, подозреваемому премьером и его коллегами в утаивании «маржи» от Белого дома, надо бы прислать в больничную палату доктора, а то и Следственный комитет.
То, что вчерашняя речь председателя правительства была именно что попыткой оправдаться, а не продолжением атаки на компанию, разглядеть сходу непросто. Во-первых, Владимир Путин на заседании в Белом доме в понедельник, в отличие от четверга, не произнес вслух ни названия «Мечел», ни имени-фамилии господина Зюзина. Хотя и отлично оперировал цифрами из очевидно имеющейся в его распоряжении очередной справочки (этот формат крайне любили в свое время в Кремле за отсутствие подписей и формальную безответственность автора — очевидно, полюбят и в Белом доме). В справочке было написано то, что любой умеющий читать отчетность российских компаний по РСБУ немедля покажет для практически любой горно-металлургической группы РФ: «Мечел» в своих операциях использовал т. н. трансфертные цены. Эти цены Владимир Путин, собственно, и зачитал на память. Во-вторых,
всякий раз, когда экс-президенту, а теперь премьеру приходится оправдываться за дела, в которых он лично принимал участие, проблема немедленно выходит на общегосударственный уровень.
Например, все помнят о «четырех энергетиках» — учредителях «Байкалфинансгрупп», которых Владимир Путин так и не назвал. Но мало кто помнит, как многословно, туманно и со ссылкой на общегосударственный интерес он обосновывал необходимость именно такой схемы национализации «Юганскнефтегаза». Так же незабываемы оправдания Владимира Путина и по банкротству НТВ, и по другим подобным же делам. Сценарий повторился: как и в случае с ЮКОСом, который было обещано не банкротить, Владимир Путин пояснил, что претензии к господину Зюзину – не персональные претензии, а свидетельство твердого намерения государства бороться с уклонением от налогов частных компаний. И, как и пять лет назад, министр финансов Алексей Кудрин немедленно подыграл премьеру, поведя речь о сложностях с принятием поправок в Налоговый кодекс, которые закроют для «Мечела» возможность «увода маржи».
Вообще, надежды на то, что Игорь Зюзин сохранит часть своего достояния, не так много. Причастность премьера к большому делу борьбы с трансфертным ценообразованием, которое вычисляется из отчетности компаний за 15 минут и при этом не видно ни одному из тысяч специалистов ФНС, нисколько не отменяет цены вопроса. Речь не идет о миллиардах долларов «Мечела» и даже не о сотнях миллионов: аналитики еще с утра говорили о возможных претензиях ФАС и ФНС к «Мечелу» на $50–60 млн, и это был драконовский вариант.
Владимир Путин своим комментарием о болезни Игоря Зюзина лишил «Мечел» не менее чем $5 млрд капитализации, а фондовый рынок с четверга – до $100 млрд. Россия – чрезвычайно богатая страна, чтобы глава ее правительства мог позволить себе раздражение за такую цену, даром что не ему лично платить.
Тем не менее, нужны общегосударственные оправдания – они и предъявлены. Им, конечно, не верит рынок, да и как поверить в то, что «маржа» между недостающими $50 млн и потерянными $100 млрд считается главой правительства РФ несущественной в сравнении с его желанием говорить правду как она есть, как совершенно верно написано в справочке? Значит, есть или могут быть более глубокие причины «наезда» на Зюзина. А значит – бежим, некогда думать.
Боюсь, фондовый рынок России не верит словам премьера о том, что происходящее – вовсе не новое дело ЮКОСа, — не потому, что сомневается в случайном характере происходящего и в том, что Зюзин просто попал под горячую руку. Это-то как раз вполне можно допустить, тем более что еще в четверг все присутствовавшие на злополучном совещании примерно так и думали: Владимир Путин, заподозрив миллиардера Зюзина в попытке обмануть главу правительства бюллетенем, в традиции советского начальства тут же решил вывести его на чистую воду прямо с трибуны. Но фондовые игроки слишком хорошо знают, who is mr Putin: человек, который очень не любит оправдываться и признавать ошибки. Поэтому
на какие бы государственные рельсы ни была переведена частная несдержанность премьер-министра впоследствии, созданная лично Владимиром Путиным система власти превратит его слова в сигнал к подготовке административных летных частей для ковровой бомбардировки «Мечела» и в целом к очередному «усилению госконтроля» там, где будет удобно и выгодно.
При этом что имел в виду Владимир Путин, ей уже со второй половины дня четверга безразлично – пока есть институт справочки, премьер-министр может хоть три часа рассказывать министрам о том, что «кампанейщина недопустима» и работать с укрытием налогов надо строго по закону, последовательно и не делая персональных исключений. Владимир Путин, как и все руководители авторитарного типа, с точки зрения системы власти, вернее, ее инсайдеров, уже давно рассматривается как относительно удобный аппарат для организации действий в свою пользу. А среди них найдется и интерес автора справочки.
Мотивации инсайдеров при этом можно считать неважными. Да, Алексей Кудрин сможет выиграть у Минэкономики битву за очередную главу Налогового кодекса, как воздух нужную для балансировки бюджетной системы. Другой бы на его месте мог бы выиграть, и, возможно, еще выиграет большую скидку на какой-нибудь актив Игоря Зюзина. Кто-то еще выиграет еще что-то, необязательно корыстное – возможно, даже и полезное всему российскому населению. Важно другое: формально управляемая система власти будет делать то, что нужно ей, а не то, что имел в виду Владимир Путин.
Именно поэтому бессмысленно сравнивать инцидент с «Мечелом» с другими высказываниями высокопоставленных чиновников в истории, отражавшихся и на фондовом рынке, и на финансовой системе целых государств, в которой не обнаруживалось авторитарной власти. И, напротив, его легко сравнивать при всей несопоставимости предмета, например, с выраженным вслух недовольством Иосифом Сталиным «Катериной Измайловой» Шостаковича и с последствиями этого. Фокус не в том, что чиновник в горячности обрушил акции компании – да любой Олег Митволь этот фокус знает. Но разве хотел бедняга Иосиф Виссарионович написания Шостаковичем 10 лет спустя зубодробительной «Песни о лесах»? Разве хотел он кампании против формализма в музыке? Разве желал он нескольких десятилетий лунного пейзажа в художественной жизни СССР? Да нет, конечно: просто не понравился эксперимент композитора. Но разве не сам Сталин затем был просто вынужден (во многом такими же справочками НКВД) продолжать кампанию в том же духе до самой своей смерти? И не ради корысти и не из ненависти к Шостаковичу, которой просто не было, а развивая общегосударственные мотивы – не может же вождь ошибаться, иначе, что же это за вождь?
То же, в общем, предстоит и Владимиру Путину. И, если бы у меня спросили, что общего между современным российским политическим строем с его уже $130 за баррель, самым дорогим автопарком в мире, с нищим и бедным Советским Союзом, я бы ответил: конечно, справочки и вожди, которые их читают. В первую очередь они – основные детали вертикали власти, которая не может не превращаться в административно-хозяйственно-идеологический аппарат без лиц.
Не в том дело, что Владимир Путин встал в четверг не с той ноги и обрушил рынок. «Мечел» был обречен на крупные неприятности уже в момент написания безвестным чиновником справочки о «Мечеле» и передаче ее на нужный стол, в ней и была между строк вся дальнейшая партитура – не прочитать ее премьер не мог.
А то, что он затем слишком экспрессивно, а затем и неубедительно-гражданственно сыграл свою роль на минус $100 млрд – нюансы, не изменяющие общего смысла фарса. Поскольку следующий акт – не «отыгрываем назад» и не «ничего личного», а выход на сцену Следственного комитета: он уже с вечера понедельника ищет в деяниях «Мечела» признаки уголовного преступления. Надо полагать, найдут, даже если Владимир Путин этого еще в четверг и не подозревал.
