Сколько времени? Пятница

Судьба русского языка опять оказалась в эпицентре общественных дискуссий. На днях Центр социологических исследований Минобрнауки обнародовал данные исследования, согласно которому число изучающих русский язык как иностранный в мире с 1990 по 2018 год упало вдвое. А до этого настоящее цунами дискуссий вызвал профессор Высшей школы экономики Гасан Гусейнов своим заявлениями про состояние русского языка.

Судьбу русского языка в мире в этом тексте мы обсуждать не будем. А вот трехчастная комбинация из трех не связанных между собой заявлений Гасана Гусейнова, на мой взгляд, требует от читателя прежде всего хотя бы понимания – что же хотел сказать профессор.

Соцсети пестрят множеством интерпретаций. Одни утверждают, что определение «убогий и клоачный» относится исключительно к языку современных русскоязычных СМИ. Другие полагают, что профессор имеет в виду великий и могучий язык Толстого и Пушкина. Попробуем разрешить эти языковые загадки при помощи простого лингвистического анализа.

Начнем сначала.

«Почему некоторым россиянам кажется, что русским в Украине невмоготу выучить к своему русскому еще и украинский? – возмущается профессор и тут же делает вид, что отвечает на собственный риторический вопрос. — Потому что, приехав, например, в Берлин, эти умные люди не удивляются, увидев в тамошних киосках газеты не только на немецком, но и на русском и турецком, сербском и французском, греческом и польском, английском и итальянском».

Странность, однако, в том, что между ответом профессора и его же собственным вопросом нет никакой логической связи. В первой части его инвективы заявляется проблема изучения украинского языка русскими Украины. Во второй – демонстрируется мультикультурная традиция Европы. Способ соединения двух этих частей выглядит примерно так же, как в старом советском анекдоте: «Сколько времени? – Пятница».

Если профессор пытается сравнить положение дел в многонациональном Берлине с положением дел в Киеве, то в пользу последнего это сравнение точно не пойдет.

При том, что русских в столице Украины примерно столько же, сколько и украинцев, языковое неравенство там ощущается очень остро.

Однако, начав с Украины и тут же перескочив в Берлин, профессор предлагает сравнить его не с Киевом, а с Москвой. «А в Москве, — пишет профессор, — с сотнями тысяч украинцев и татар, кыргызов и узбеков, китайцев и немцев невозможно днем с огнем найти ничего на других языках, кроме того убогого и клоачного русского, на котором сейчас говорит и пишет эта страна».

Из этих реплик можно вычленить две претензии: первая обращена к языкам московских медиа, вторая — непосредственно к русскому языку.

Начнем с первой. Для начала заметим, что экономика отечественных СМИ довольно пестрая. Часть финансируется из бюджета, часть из частного кармана и, наконец, часть существует на разнообразные гранты, средства фондов и прочих организаций. Если посмотреть, как дела с иностранными языками обстоят в государственных медиа, достаточно заглянуть на сайт РИА «Новости». Там можно прочитать о том, что международное вещание Sputnik осуществляется «более чем на 30 языках мира».

Новости же распространяются и вовсе «на десятках языков, включая английский, арабский, испанский, итальянский, китайский, польский, португальский, сербский, турецкий, французский и японский». Не забудем, что есть еще государственный телеканал RT, который тоже вещает на нескольких языках. Что касается частных СМИ на национальных языках, то тут вроде бы все тоже неплохо. По официальным данным, в России примерно 40 бумажных и сетевых СМИ, которые обслуживают нужды землячеств в Москве.

Кстати, надо напомнить одно немаловажное обстоятельство в истории российской лингвистики, о котором профессор «Вышки» не знать просто не может.

Еще в 20-е годы прошлого века в СССР лучшими лингвистами и филологами России были предприняты титанические усилия к созданию письменности и культурного языкового фонда множества народностей, проживающих на территории страны..

С тех пор во всех национальных территориях существуют издания, школы и надписи на двух языках — русском и местном. В этом можно убедиться, приехав, например, в Чувашию.

Любой мало-мальски образованный филолог четко различает два понятия: естественную необходимость языка межнационального общения, каковым в России является русский язык, а во Франции, например, французский, и дискриминацию национальных языков.

Дискриминация – это официальный запрет говорить и создавать тексты на национальных языках. Такой запрет существовал, например, во Франции весь ХIX век. Таково было одно из требований кодекса Наполеона: в стране должно было торжествовать равенство граждан по национальному признаку. Это потребовало от французского правительства жесткого преследования всех национальных языков. В результате был почти полностью потерян, например, прекрасный провансальский язык.

Вообще, как сказал мне однажды директор института восточных языков, если мы во главу угла ставим свободу, малые языки выживут, но если равенство – малые языки погибнут.

За последнее столетие Россия потеряла только два малых языка. Выбирая из двух общечеловеческих ценностей, Россия выбрала свободу.

Наконец, мы подходим к самому болезненному для русскоязычной аудитории замечанию Гусейнова – об «убогом и клоачном русском языке, на котором сейчас говорит и пишет эта страна».

Сторонники профессора утверждают, что речь идет только о языке СМИ, но никак не о языке в целом. Однако я тоже умею читать по-русски. Про СМИ профессор Гусейнов не говорит ни слова. Речь идет ни много ни мало о языке страны. И тут все-таки лучше слушать профессионалов, которые сделали исследованием современного русского языка делом своей жизни.

Таков, к примеру, Максим Кронгауз, тоже профессор НИУ ВШЭ и РГГУ. Он — автор одной из самых популярных книг о языке под названием «Русский язык на грани нервного срыва». Его как ученого беспокоит не столько изменения русского языка, которые совершенно естественны в быстро меняющейся реальности, но истеричность, с которой эти изменения воспринимает общество. Однако это специфика культуры, а не языка.

Наш великий и могучий продолжает жить своей великой и могучей жизнью, неторопливо и величественно переваривая все глупости соцсетей и некоторых СМИ.

Глядя на судьбу русского языка с точки зрения лингвиста и журналиста, я могу сказать только одно: мой язык пережил Баркова, графа Хвостова и тотальную народную неграмотность. Переживет он и нынешние проблемы. А тем, кто действительно хочет почувствовать волнующий аромат настоящей русской прозы, советую читать произведения Евгения Водолазкина, Леонида Юзефовича, Николая Кононова и многих других замечательных писателей.