Цивилизация
— ВЭБ вручает «Премию развития» с 2012 года, сейчас открыт прием заявок на следующий год. Зачем это банку?
— Мы ключевой институт развития в стране и потому должны поощрять инвестиционную активность. Кроме того, работая с «Премией развития», мы получаем возможность более широко взглянуть на инвестиционные процессы в стране, какие есть здесь проблемы, какие успехи — про многие проекты мы даже и не знаем, а они весьма интересные.
— А зачем компаниям участвовать в премии, что им это дает?
— Прежде всего, это паблисити, репутация, это известность на федеральном уровне. Многие рассчитывают, что могут после этого получить более выгодные условия финансирования, в том числе и в ВЭБе. И мы к таким проектам уже по-другому относимся.
— Сохраняется ли интерес со стороны бизнеса к участию в конкурсе в нынешних сложных экономических условиях?
— Пока заявок немного, но это обычная ситуация — все раскачиваются очень медленно. Много заявок приходит в последние дни, а некоторые и после закрытия. На данный момент к нам поступило 80 заявок, и я думаю, что их будет больше 200, что будет соответствовать уровню прошлого года. Мы еще не так сильно ощутили спад деловой активности, поскольку к нам сейчас приходят проекты, начатые два-три года назад, и текущую инвестиционную паузу мы ощутим позже.
— Существует, распространенное среди экспертов, мнение, что в России есть дефицит интересных бизнес-идей. Вы с этим согласны?
— Нет, с идеями как раз все хорошо. А вот с проектами — есть проблемы. Как говорил Владимир Ленин про русских: «талантов много — умников мало». К нам часто в банк приходят предприниматели фактически именно с идеями, а не с проектами, которые имеют готовое технико-экономическое обоснование, оценку рынков и т.д. Такой разрыв между идеей и проектом возникает из-за того, что в советские времена у нас была совсем другая экономика и никто этим не занимался, в 90-е годы было мало инвестпроектов, реальные большие проекты ведь пошли только году в 2004–2005-м. А нужна большая хорошая практика, чтобы выработалась некая технология. У нас же пока только сейчас рыночные отношения укоренились в повседневной жизни, инвестиции же идут с лагом. Хотя сейчас эта проблема стала чуть-чуть менее острой, чем в 2007 году, когда мы начинали свою деятельность. «Премия развития» в этом смысле и показывает предпринимательскому сообществу лучшие практики.
— Из какой сферы идет больше всего заявок на «Премию развития»?
— Это промышленность. Инновационных проектов не так много, как хотелось, но это объяснимо. Здесь ключевой вопрос — это необходимость длинных денег. Импортозамещение тоже не помощник, поскольку это не инновационный процесс, а внедрение готовых технологий, которые мы в основном покупаем на Западе.
— Как, на ваш взгляд, можно решить проблему длинных денег, особенно сейчас, когда России фактически перекрыт доступ на внешние рынки капитала?
— На внешние источники мы рассчитывать не можем, поэтому надо ориентироваться на внутренние источники. И тут есть фундаментальная проблема — у нас сейчас низкая норма сбережений. Это объясняется нестабильностью нефтяных цен и плавающим курсом рубля, что делает условия сбережений для населения крайне волатильными. А для людей нужна какая-то определенность, банковская система ее обеспечить не может, а фондовый рынок «лежит» уже давно. Плюс постоянно меняющиеся правила игры в части пенсионных накоплений. Непонятно, как копить. Возможно, стоит разработать какие-то инструменты накопления, которые гарантировали бы хотя бы индексацию сбережений по уровню инфляции.
— Государство может служить источником длинных денег?
— Глядя на наш бюджет, понимаешь, что денег там для этого нет. За рубежом занимать почти невозможно, занимать внутри страны — означает вытеснять частные инвестиции государственными, что тоже неправильно.
— Можно ли использовать инструменты, связанные с получением финансирования через Центральный банк?
— Уже сейчас ЦБ отчасти участвует в инвестпроцессе через предоставление финансирования под залог проектов. Это нестандартная практика, но вполне приемлемая. Как говорил Милтон Фридман, «неважно, какими средствами деньги доводятся до населения». Если вы не знаете, как передать деньги, — разбрасывайте их с вертолета. Кстати, примерно тем же самым занимался американский Федрезерв в последнее время.
— Принято считать, что в России плохой инвестиционный климат, крайне забюрокраченные процедуры и т.д. Вы с этим согласны?
— Мне кажется, что в последнее время мы здесь сильно продвинулись, о чем говорят наши результаты в рейтинге Doing Business. И предприниматели стали гораздо меньше жаловаться на административные барьеры, чем пять лет назад. На мой взгляд, меняется ментальность у региональных властей, которые стали понимать, что инвестпроекты — это то, на чем будет подниматься и занятость, и налоговые доходы. Ключевая проблема — это доступность финансов.
— Сейчас ВЭБ испытывает трудности, с чем они связаны?
— В той модели, которая была до недавнего времени, в работе с ВЭБом были большие плюсы. Это сразу повышало статус проекта и открывало доступ к западному финансированию. Сейчас со второй частью большая проблема, и во многом именно с этим связан текущий кризис ВЭБа. Значительная часть проектов была основана на трансфере западных технологий, поскольку, например, собственное машиностроение находится в плохом состоянии. А там если приобретается немецкое оборудование, то эту сделку кредитует немецкий банк. Если этих кредитов нет, то приходится покупать за наличные, с привлечением более дорогого российского финансирования. И экономика проектов значительно ухудшается. Для нас болезненным было не только закрытие внешних рынков, но и девальвация рубля. Я скажу больше: не было бы падения цен на нефть и девальвации, не было бы больших проблем. Теперь все оборудование дорогое. Я надеюсь, что нефть дальше падать не будет. Лучше низкая цена, но стабильная. Скачки крайне негативно влияют на рынки. Как запустить инвестиции — это ключевая проблема.
— Есть ли у правительства какое-то решение по поддержке ВЭБа? Обсуждалась, в частности, возможность докапитализации за счет выпуска ОФЗ.
— Пока все в процессе обсуждения. Еще раз отмечу, что спусковым механизмом проблем ВЭБа послужили санкции, поскольку ВЭБ сильно завязан на внешнее фондирование. Модель хорошо работала, но, когда финансовый поток резко останавливается, неизбежно возникают проблемы.
— Почему не удалось заменить западные деньги китайскими?
— Китайский финансовый сектор просто намного меньше западного. Еще надо учесть, что в Китае такие решения принимаются политическими властями. А мощности административного механизма гораздо меньше рыночного. Быстро нарастить финансовый поток невозможно. А если говорить о других крупных азиатских финансовых центрах — Гонконге, Сингапуре, — то они находятся под очень сильным влиянием США со всеми вытекающими отсюда последствиями.
— Деофшоризация, которую затеяли власти, поможет как-то увеличить инвестиционные потоки?
— Большая часть денег, которая выведена из России, потом возвращалась обратно в виде иностранных инвестиций с Кипра, Люксембурга. Поэтому деофшоризация не может сгенерировать новый денежный поток. Надо думать о том, как продвигаться по пути повышения внутренней нормы сбережений. Даже если мы на пару процентов продвинемся, то это уже будет хорошо.
