Цивилизация
Константин Малофеев предлагает начать наше интервью непременно словами «Христос Воскресе!». Пока мы доедаем недельной давности, но все равно вкусный кулич, Малофеев увлеченно показывает на планшете фотографии с официального открытия в Центральном телеграфе студии «Царьград ТВ», нового телеканала, на создание которого он потратил десятки миллионов долларов. Заодно узнаем и о покупке другого медиа — популярного греческого телеканала. Малофеев настаивает, что рассматривает эти проекты скорее как «культурологические». Свою задачу он видит масштабно: утверждать в России и Европе «традиционные ценности», а также укреплять союз Москвы с «православными странами» — Грецией, Болгарией, Сербией. Правда, о собственной роли посредника между консервативными европейскими элитами Малофеев рассказывает неохотно. Например, отказывается отвечать на вопрос, встречался ли он с прилетевшим в Москву министром обороны Греции Паносом Камменосом, который, по слухам, является его другом. Согласно другим слухам, именно Малофеев занимался подготовкой событий в Крыму на «общественном» уровне. А его сотрудниками якобы были герои «донбасского восстания» Стрелков и Бородай. И хотя сам он называет все это «политической мифологией», Евросоюз и США одними из первых внесли бизнесмена в санкционный список, а на Украине против Малофеева возбуждено уголовное дело.
Благотворитель — в широком смысле слова
— Константин Валерьевич, за последний год вы стали одной из самых упоминаемых персон в СМИ. Причем пишут о вас исключительно с каким-то конспирологическим уклоном. И Крым вы присоединили, и правительство в Греции поменяли, и санкции против вас Запад ввел... В общем, эдакий граф Монте-Кристо наших дней. При том вы не политик, не олигарх…
— И слава богу!
— Так откуда популярность?
— Писать людям больше не о чем.
— Ну я бы так не сказал. Значит, есть что-то, не укладывающееся в обычные рамки… Итак, кто он, Константин Малофеев?
— Я благотворитель. В широком смысле слова.
— ?
— Занимаясь благотворительностью, я в какой-то момент понял, что лоббирование правильных законов, изменяющих моральный климат в обществе, принесет гораздо больший эффект, если ты те же усилия приложишь, скажем, для того, чтобы объехать сотню детских домов.
— А те люди, которые говорят «просто измени мир рядом с тобой — и все изменится к лучшему», они не правы?
— Они абсолютно правы в том случае, если это единственное, что они могут. Но если говорить о людях влиятельных, то недостаточно просто пожертвовать миллион долларов. Уровень связей таких людей позволяет гораздо быстрее менять мир в том случае, если бы они тратили свое время, свои душевные усилия, а не деньги.
— И как же работает ваш благотворительный фонд Святителя Василия Великого?
— Мы создаем сеть как формальных, так и неформальных связей. Я являюсь, к примеру, членом Патриаршей комиссии по делам семьи. Мы участвуем в рабочих группах думского комитета по делам семьи. Это лоббирование законов по защите нравственности и защите детей от вредной информации. Что касается нашей международной деятельности, то здесь мы всегда на связи с профильными ведомствами и международным комитетом Госдумы, с официальными дипломатами. Если поставляем гуманитарную помощь, например на Украину, то взаимодействуем с МЧС. Но самое главное — это непосредственное присутствие в странах, где мы работаем вместе со своими единомышленниками. Для этого необходимы люди, которые этим занимаются, потому что стран достаточно много.
— Кого во власти можно считать вашим единомышленником? Владимира Якунина?
— Конечно. В его фонде Андрея Первозванного есть схожая с нашей программа поддержки материнства. В рамках этой деятельности, к примеру, в сентябре прошлого года мы совместно провели Всемирный семейный конгресс в Кремле. А на эту Пасху — организовали впервые в истории доставку Благодатного огня из Иерусалима в Сербию.
— Кто еще помогает вам?
— В фонде есть наблюдательный совет — туда входят такие люди, как кинорежиссер Никита Михалков, помощник президента Игорь Щеголев, архимандрит Тихон.
— Известно, что вы встречались с Путиным. Обсуждали с ним деятельность своего фонда?
— У Владимира Владимировича слишком много других важных задач, для того чтобы обсуждать деятельность фонда Святителя Василия Великого.
— Путин также встречался с вашим деловым партнером, французским бизнесменом Филиппом де Вилье, с которым вы собираетесь строить исторический парк в Крыму. Как удалось организовать эту встречу?
— Владимир Владимирович захотел встретиться с Филиппом де Вилье, а Филипп де Вилье был рад встретиться с Владимиром Владимировичем.
— Откуда Путин узнал о вашем проекте?
— Де Вилье создал во Франции крупнейший в мире исторический парк. Проект в Крыму также весьма масштабный. Кроме крымского парка мы с Филиппом де Вилье планируем реализовать аналогичный проект в подмосковном Пущино. Мой французский партнер очень любит Россию и в разгар санкционной войны решил в нее инвестировать. Вероятно, это заинтересовало президента.
«Пока некому ставить вопрос о монархии»
— Какова цель тех изменений, которые вы продвигаете?
— Мир, основанный на традиционных ценностях. Мы, к сожалению, живем сегодня в мире другом — революционном, антитрадиционном. Под нормой, под традицией я подразумеваю то, что дает нам христианское мировоззрение. Мы должны духовно, а затем на уровнях культурном и социальном избавиться от материалистических, искусственных учений XX века, к которым я отношу марксизм, фашизм и либерализм.
— Какой процент российского населения, по вашим ощущениям, за подобный крутой разворот?
— В России это 85% — те, кто голосует за Путина, и те, кто называет себя православным в соцопросах. Пусть эти две группы не совсем совпадают, но в любом случае речь идет о подавляющем большинстве.
— Есть мнение, что такие настроения поддерживает «темная», пассивная часть населения, тогда как креативные люди сконцентрированы в противоположном лагере, где считается, что прогресс связан с постоянным уходом от традиции …
— Значит, перед вами человек, который является ярким представителем этой темной, забитой массы.
— А кто же тогда, по-вашему, российские либералы?
— Это своего рода цивилизационное разделение: вы за Россию с собственным путем и собственной миссией в этом мире или вы считаете, что Россия — часть глобального западного мира, ее там провинция, филиал, колония. Помню, я летел на Петербургский экономический форум с одним влиятельным чиновником, который являлся идеологом западничества в России. И у меня с ним состоялся спор. Я сказал ему: ну хорошо, кто такие «мы» — понятно. Охранители, имперцы, черносотенцы, «мракобесы». К чему призываем, все это понятно. А во что вы веруете? Какой должна быть Россия? И он ответил, что Россия должна «стремиться занять достойное место в процессе мировой глобализации». Я его тут же переспросил: первое место? Он говорит: нет, первое уже занято. Достойное. И при том не хвататься за архаическое понятие суверенитета. Все, больше ничего можно было не говорить. Так вот, с людьми, рассуждающими подобным образом, у нас пропасть в воззрениях. Для нас те понятия, которые для них архаичны и отжили, понятие суверенитета и понятие самобытной России, святы.
— Что заставляет вас верить в то, что Россия пойдет по «традиционному» пути?
— Решение Путина о присоединении Крыма сложно переоценить. До того мы теряли, мы отступали. Конечно, при Путине процесс этот затормозился. Но неопределенность с будущим сохранялась. Решение о Крыме, на мой взгляд, говорит о том, что сделан выбор в пользу собственных интересов. Это стало очевидно и нашим зарубежным партнерам, отсюда такая жесткая позиция Соединенных Штатов. Америка — давайте называть вещи своими именами — является гегемоном сегодняшнего мира уже четверть века. И бросить им вызов, на что решилось руководство России, — это очень важный шаг для русского народа. Вся наша история показывает, что мы можем эффективно развиваться только в состоянии подвига.
— Не хочу вас расстраивать, но, думаю, если нам выйти сейчас на Садовое кольцо и опросить прохожих, большинство предпочтут как раз расслабленное «европейское» существование, а не состояние постоянного подвига...
— Смотря как задать вопрос. Если мы, к примеру, спрашиваем «считаете ли вы, что Россия может при каких-либо условиях вернуть Крым?» — получаем 89%, которые говорят: ни при каких.
— Известно, что вы поддерживаете возвращение в России монархии. Проект выглядит весьма утопично, нет?
— В России возможно все. Сегодня в церкви приходит по воскресеньям 5% населения. Когда будет 30%, а лучше — 50%, тогда вопрос о монархии появится сам собой. Сегодня его просто ставить некому. Но тренд развивается именно в этом направлении. За двадцать лет в стране построено или восстановлено 25 тыс. храмов и 800 монастырей. Нигде в мире за всю историю такого не было. По соцопросам, 29% не исключают в России восстановления монархии, в начале девяностых эта цифра была в два раза меньше.
— В центре вашей социальной программы — многодетная семья. Как можно резко увеличить в России рождаемость?
— У нашего фонда есть программа, «Область добра», куда 70 регионов подали заявки на участие. Это конкурс социальных проектов, посвященных поддержке многодетных семей. Так мы пытаемся переносить лучшие практики из региона в регион, передавать ноу-хау. Передовой в этом смысле я бы назвал Белгородскую область. Например, у них уже лет десять как запрещено многоквартирное строительство, там строят частные дома. Как говорит местный губернатор Савченко, «в неволе даже животные не размножаются». Если живешь в квартире, о какой многодетности может идти речь? Савченко вот раздает землю под строительство за какие-то там символические деньги, и на этом участке должны построить дом в течение трех лет.
— Есть мнение, что в многодетной семье женщина не может себя реализовать. Это определенный тип жизни, который далеко не все примут.
— Проведите опрос: много ли счастливых женщин, которые сделали карьеру? Когда Господь давал заповедь Адаму и Еве, он сказал Адаму зарабатывать хлеб свой в поте лица, а женщине — в муках рожать своих детей. Любая женщина спасается материнством, многое что ей простится в связи с ее многочадием. Дети — ее пропуска в царствие небесное. Феминистки вроде бы борются за права женщин, но, разрушая институт супружества, на самом деле меняют жизнь женщин в угоду похоти мужчин. В традиционном обществе доступ к телу женщины доступен только через брак. Феминизм же проповедует «свободные отношения». В результате мужчина вместо того, чтобы жениться, имеет массу возможностей вне брака, а несчастная женщина, которая и сейчас стремится выйти замуж, не может сказать: вот женишься, тогда все будет. Отсюда и высокий процент разводов. Если бы не было отношений вне брака, мало бы кто разводился.
— Какой вам видится наиболее оптимальная социальная модель? Вот вы говорите, что в России по сравнению с Западом нравственно здоровое общество. Но может ли быть нравственным общество, где столь сильно неравенство?
— Да, с этим у нас полное безобразие. Очень важный аспект благотворительности, которой должен заниматься каждый богатый человек, — так или иначе возвращать обществу заработанное.
— Насколько благотворительность может компенсировать изъяны социального устройства?
— Полностью. Возьмите двух человек равно талантливых, один из них предприниматель, а другой — писатель. Это два разных таланта, но предприниматель заработает в тысячу раз больше, потому что он занимается только тем, что делает деньги. То есть деньги — это не всеобщий эквивалент. Это особая жила, надо идти на эту шахту, и там их дают. Предпринимателями могут быть не все, это определенный склад характера, но состоявшийся предприниматель должен помнить, что деньги ему Бог дал не для того, чтобы он мог оклеить ими стены в туалете или запихнуть на счет. Он получил их, чтобы отдать, например, тому же писателю.
«Капитализм, безусловно, порочен»
— Не мешает благотворительность бизнесу?
— Когда начинаешь тратить на разного рода благотворительные мероприятия 50% рабочего времени, то возникает вопрос: я все-таки бизнесмен или филантроп? В какой-то момент я понял, что становлюсь вреден для собственного бизнеса, так как социальное его восприятие начинает превалировать над коммерческим. Поэтому решил, что заниматься моими активами должны профессиональные управляющие, сам же я сосредоточился на нескольких проектах, которые можно назвать коммерческими чисто условно.
— Как вы относитесь к точке зрения, что капитализм является источником тех проблем в обществе, с которыми вы пытаетесь бороться?
— Капитализм как власть капитала, как непрерывная погоня за деньгами, безусловно, порочен с христианской точки зрения. Но я бы разделял реальную экономику и финансовую. Мир деривативов и других ценных бумаг в десять раз больше мира реальной экономики. Люди, зарабатывающие на этом огромные деньги и надувающие рынок недвижимости на Лазурном Берегу и в Лондоне, являются паразитами на теле нормальной экономики. Я сам был таким, был финансистом. Хорошо знаю, о чем идет речь. Это пустота, продажа воздуха.
— И что же с этим делать?
— Это надо просто отменить. Это ни для чего не нужно.
— ?
— Арабы как-то живут без ссудного процента. Весь этот паразитизм начинается с процентов в банках. Христианам было запрещено давать деньги в рост. Как только это отменили в XVI–XVII веках (под влиянием то ли иудаизма, по мнению Зумбарта, то ли протестантизма, по мнению Вебера) — началось наступление капитализма. Сегодня, без преувеличения, миром правят банки. Банковская система — это инструмент мирового управления, пронизывающий все сферы нашей жизни. Банки все контролируют и зарабатывают на воздухе, на проценте. Знаете, почему был запрещен процент церковью? Это грех богохульства. Что продает человек, который сегодня дает деньги в кредит? Время. А время принадлежит Богу.
— Надо отказаться от кредита?
— Надо отказаться от процентов. Банки не должны зарабатывать на процентах. Арабские, иранские банки работают без процента, как банки проектного финансирования. Они участвуют в риске. Если проект получился, они зарабатывают.
— А частное лицо как?
— Если оно является полезным для общества и создало, например, многодетную семью, то должно от государства получить совершенно бесплатную ипотеку. С точки зрения государства гораздо важнее, чтобы женщина родила четверых детей, чем чтобы она работала и выплачивала кредит.
— А вы разве не продолжаете зарабатывать на порочном капитализме?
— Я принципиально не вкладываю средства в долговые инструменты, на которые идет процент. Только в акции. А это участие в доле.
«Россия — надежда для 2 млрд христиан»
— Вы много внимания уделяете выстраиванию связей с консервативными элитами других стран. Насколько однородно на Западе сегодня воспринимают Россию?
— Для начала со знанием предмета проясню, как устроен современный мир. Посмотрите на нынешнюю Украину. Теперь спроецируйте это на мир — все то же самое. Олигархические семьи, олигархические кланы. Они принимают все ключевые решения. Это не теория заговора, это жизнь…
— Ротшильды, Рокфеллеры…
— Да. И не только. Это — назовем их так — мироправители. Глобальная элита. Мировая финансовая олигархия. Это не какие-то там опереточные злодеи, не люди, пытающиеся любым способом набить собственные карманы. Они считают, что несут ответственность за управление миром, что должны все организовать максимально рационально и эффективно — правда, с их точки зрения. Как человек, работавший в финансовой системе, свидетельствую вам: решения принимаются в одних местах, а правительства западных демократий лишь оформляют эти решения.
— Пример какой-то можно привести? Стратегического решения, которое затем реализовалось?
— Например, парадигма, связанная с ограничением рождаемости. В 1972 году американский ученый Медоуз сделал доклад Римскому клубу, суть его сводилась к следующему: если население планеты будет размножаться с прежней скоростью, начнется дефицит природных ресурсов. Так пришли к необходимости предотвратить широкое распространение многодетных семей, по крайней мере на Западе. Началось размывание христианской нравственности, потому как христианство не разрешает аборты, внебрачный секс, отрицательно относится к гомосексуализму. Появилась новая жизненная установка: создание семьи — это нечто, что должно произойти с людьми в 30–40 лет. То есть когда шансы родить ребенка, а тем более нескольких детей, в разы ниже.
— Вы же понимаете, что все это и называется «теорией заговора». Насколько реально реализовать такие решения на общемировом уровне?
— Просто посмотрите те достаточно публичные материалы, что обсуждались в семидесятые Бельдербергом, Трехсторонней комиссией или Римским клубом. А потом сравните, что принималось уже в восьмидесятые в виде решений правительств и ООН. То есть это пример очень глобального решения олигархических кланов, повлиявшего на все население планеты.
— Насколько едины эти самые олигархические группы в отношении России?
— Возьмем, к примеру, США. Там доминируют сейчас неоконсерваторы, так называемые неоконы. Это довлеющее интеллектуальное движение внутри американской политэлиты. Однако в Америке есть и другие группы. Например, настоящее христианское консервативное серьезное лобби. Они хотят вернуться к старой доброй Америке пятидесятых. Они помнят Америку, где была нравственность, Америку без этих экспериментов с планированием семьи. Эти люди понимают, что антироссийская пропаганда исходит из того же источника, что и пропаганда против традиционных ценностей в Америке. Мы развиваем отношения с ними на основе просемейного движения. В Европе также усиливается раскол между национально ориентированными группами и «глобалистами». Члены ЕС все больше утрачивают суверенитет в пользу неких наднациональных органов и у части национальных элит, это вызывает все более сильное отторжение — то, что решения по Чехии или Испании принимаются непонятно кем за пределами этих стран, причем не в их пользу. Те, кто собирался «стать Германией», увидели, что Германией не стали, но теперь у них нет ни лиры, ни драхмы, ни песеты, а безработица — 30%, эмиграция выросла, ценности традиционные, семья и церковь, разрушаются… Потому-то мы видим рост популярности тех политических сил, что сегодня, напротив, хотят выйти из Евросоюза. Не только правых партий, но и левых, как в Греции. Однако это социальный протест с национальным подтекстом, та же «Сириза» пришла к власти на антиевропейских, антигерманских лозунгах.
— Говорят, что как раз вы содействовали приходу в Греции к власти пророссийских сил…
— Мои контакты с европейскими политиками — исключительно социального и религиозного характера. Возьмем ту же Грецию. Все связи здесь выросли из моих паломничеств на святую гору Афон. Если некоторые из тех людей, с которыми я знакомлюсь, потом попадают в правительство, это просто совпадение. Греки — наши православные братья, их судьба меня лично волнует так же, как судьба болгар или сербов.
— А эти люди, в свою очередь, ждут ли чего-то от России?
— Да. Все наши собеседники ждут от нас, что мы станем тем государством, которое будет открыто защищать в мире христианские ценности. Потому нет силы, которая сегодня это бы делала. Только Ватикан реагирует на гонения на христиан, но у него сегодня мало реального влияния… Мы — единственная великая держава, президент которой не стесняется говорить о своих православных, христианских убеждениях. Россия в этом смысле — надежда для двух миллиардов христиан в мире.
