— Согласно некоторым оценкам, из страны массово уезжают специалисты в области ИТ — озвучивались цифры до 100 тыс. человек. На ваш взгляд, насколько серьезна эта проблема? Что происходит в целом в ИТ-отрасли и конкретно в «Росатоме»?
— Каждый выбирает свой путь. Массового оттока не вижу. Да, люди обеспокоены текущей ситуацией, пытаются понять, что делать дальше, и сейчас важно, какой сигнал мы им посылаем, как сами ведем себя в этой ситуации. Мы сейчас проводим большую работу, чтобы наши ИТ-компании — это «Гринатом», «Консист ОС», «Промышленные инновации», «Цифрум» и другие, всего их порядка семи — обязательно получили льготы, определенные указом президента. Это льготы в области налогообложения, льготная ипотека, отсрочка от призыва. И мы сделаем все, чтобы эти и другие льготы распространялись на наших сотрудников. Кстати, возвращаясь к вопросу про бегство айтишников. Мы видим и обратную историю: к нам приходят специалисты из компаний, прекративших свою деятельность в России.
— У вас приток кадров?
— Да, люди приходят. И поодиночке, и целыми командами. Мы уже давно вместе с HR-блоком ведем системную работу по адаптации ИТ-специалистов, и сейчас вкладывать силы в обучение и мотивацию сотрудников работать именно в атомной отрасли придется еще больше. Мы и раньше внимательно относились к налоговым льготам и преференциям от государства для ИТ-отрасли, а теперь пришло время ими воспользоваться в полном объеме.
— Получается, «Росатом» даже оказался в выигрыше?
— Как в любой сложной задачи, у этой ситуации есть и плюсы, и минусы. Но у «Росатома» сейчас больше преимуществ. Это же и касается программы импортозамещения.
— Почему?
— Потому что импортозамещением мы занимаемся давно и серьезно. Да, мы понимаем, что на любые изменения привычного уклада нужно время и терпение, когда говорим о переходе на российские информационные системы, но мы настойчиво шли этим путем, руководство нас поддерживало, и сегодня оказалось, что по большому счету мы были правы.
Сейчас на стыке импортозамещения и дефицита ИТ-специалистов на рынке возникает очень интересная ситуация. Растет спрос на ребят, которые понимают, как работают свободные российские технологии, как их имплементировать в сложный архитектурный ИТ-ландшафт большой и крупной корпорации. Спрос идет со стороны частных компаний, которые раньше вообще не обращали внимание на импортозамещение. Для «Росатома» это и большая возможность, и некоторый вызов. Вызов, понятно, кадровый, а возможность коммерческая: мы можем свою экспертизу, накопленную за несколько лет, предложить нашим партнерам.
— Какие навыки требуются от специалистов, чтобы их взяли на работу в «Росатом»?
— Нам в первую очередь нужны те, кто занимается инфраструктурой, технической поддержкой, открытыми технологиями, кто умеет работать с системным программным обеспечением, делать российский «приклад» (прикладное ПО). Кстати, на опенсорсном рынке (с открытым программным кодом) выявился не прогнозируемый ранее тренд. Выяснилось, что у участников сообщества open source есть разные позиции, поэтому полная независимость от влияния политических факторов с одной стороны невозможна, а с другой — любые попытки закрыть коды могут вызвать фундаментальные сдвиги.
— Какого рода?
— Например, появление аналогов GitHub — репозиториев библиотек, где хранят коды, размещенных в России или в странах БРИКС. Для нас это тоже возможность, потому что создание ядерной инфраструктуры в странах-новичках может быть дополнено такой опенсорсной ИТ-инфраструктурой от «Росатома» — глобального партнера.
Возвращаясь к навыкам, которые у нас сейчас востребованы, это также технологии корпоративной мобильности с учетом информационной безопасности. Еще больше будут востребованы те, кто разбирается в управлении жизненным циклом в машиностроении и промышленном строительстве. В этом сегменте у российских вендоров открывается большое окно возможностей, и в это окно, возможно, им стоит входить вместе с крупными компаниями, такими как «Росатом».
— Сейчас многие ИТ-специалисты и целые команды переезжают в страны ближайшего зарубежья: Казахстан, Латвию, Азербайджан, Армению, Грузию. Готовы ли вы работать с ними?
— Сегодня мы такой вариант не рассматриваем, прежде всего из-за информационной безопасности и, наверное, моральной составляющей. Все-таки мы не поддерживаем такое движение. Хотя, повторюсь, понимаем, что это выбор каждого. Должно пройти некоторое время, чтобы осознать происходящее. Уехавшие ребята могут быть потенциально полезными, например, в странах присутствия «Росатома». Если мы строим АЭС в какой-то стране и там есть российская команда разработчиков, — это гармоничная история, в противном случае нам с ними не по пути.
— Изменились ли каким-то образом подходы по отношению к студентам?
— Я бы сказал, расширились. Мы еще в прошлом году собирались делать комплексную работу с методологической адаптацией вузовских ИТ-специальностей, но, возможно, не хватало импульса. Теперь он появился. Нам нужно около 500 молодых специалистов в год в целом по отрасли, это довольно много. Основные центры — Москва, Нижний Новгород, Томск, Ростов-на-Дону.
— А почему Ростов, там же нет атомных предприятий?
— Есть в Ростовской области. Кроме этого, в Ростове, Таганроге и Новочеркасске — довольно большой кластер вузов. Раньше мы не работали в городах, где «Росатом» не присутствует, теперь решили попробовать. Еще несколько лет назад мы столкнулись с необходимостью наращивать возможности по разработке все более сложных решений для основных бизнес-процессов. Появилась потребность в собственной экспертизе, которую надо выращивать, поэтому и появился Ростов.
— Работа уже началась?
— Да, с Южным федеральным университетом мы работаем уже полтора года, берем ребят оттуда на стажировку. И хотим этот процесс дополнительно активизировать. Кстати, государство обещает субсидировать организации, которые берут на работу молодежь. Мы сами давно так действуем, но раз государство решило помочь, мы постараемся воспользоваться этой поддержкой.
— Давайте перейдем к импортозамещению. Насколько нынешняя ситуация горяча для «Росатома»? Надо ли что-то срочно импортозамещать?
— Срочно не надо. Мы идем по плану импортозамещения, разработанному за последние три года. Но нам предстоит переосмыслить вот что: наши зарубежные станции мы старались делать на иностранных решениях, а сейчас стоит подумать о правильном сочетании российских, опенсорсных и вендорских решений. Про «железо»: к импортозамещению оборудования мы подошли только в прошлом году, начали брать его из отечественного реестра радиоэлектронной промышленности. И я не открою никакой тайны, сказав, что проблему наличия в России хорошей массовой электроники предстоит решать. Соответственно, перед российскими производителями, на которых мы ориентируемся, задача стоит в полный рост. Но, надеюсь, общими силами мы ее решим.
— Реально ли этот сегмент импортозаместить, причем в масштабах всей страны — ведь не только «Росатому» нужно отечественное «железо»?
— Конечно, реально, поэтому сейчас так важна роль Минцифры и Минпромторга, которые регулируют спрос и оказывают поддержку российским производителям: дают льготные субсидированные кредиты, в том числе на пополнение оборотных средств, субсидии на расширение производственных мощностей и прочее. Процесс небыстрый, но уже очевидно, что тот, кто пошел чуть раньше, как мы, например, выиграл больше. Поэтому некий рабочий оптимизм у меня есть. Конечно, сложностей много, но, если бы мы раньше не пошли по этому пути, то сегодня я с трудом мог бы предложить план действий. А сейчас мы идем по плану. Где-то его реализация ускорится, где-то мы столкнемся со сложностями, но иного пути, кроме технологической независимости, у нас все равно нет.
— Вы говорили, что «Росатом» уже прошел часть пути к импортозамещению и может предлагать свой опыт другим. Такие запросы есть?
— Мы пока готовим «ответы» — защищенные корпоративные решения для внешних клиентов на базе «Атомдаты», облачных решений «Росэнергоатома», апробированных на отрасли решений «Гринатома». И сейчас ищем возможности для масштабного внедрения.
— Расскажите чуть подробнее, пожалуйста.
— Мы говорим о создании импортозамещенных типовых рабочих мест, переходе на другую операционную систему, офисный пакет. Ведь надо не просто установить на компьютер приложение, речь идет о миграции документов, обеспечении работоспособности различных технических устройств, доработке дистрибутивов. Мы готовы демонстрировать на себе, как это работает, — у нас более 30 тыс. рабочих мест перешли на отечественное ПО, в этом году нам надо суммарно достичь 90 тыс. И мы это сделаем, потому что технология отработана.
— За что не любят импортозамещение?
— Главная сложность в том, чтобы найти в России решения, полностью совместимые на всех уровнях. Даже для обычной работы в офисе надо много: операционную систему, офисный пакет, систему видеоконференций, мессенджер, управление базой данных, сервера, желательна среда виртуализации — и все должно работать бесшовно, не спотыкаться. Почему Microsoft достиг большого успеха? Потому что у них все было в одном флаконе, клиент мог на Microsoft жить и строить собственные прикладные решения. А в России пока такой стек предстоит разработать. Но я очень надеюсь, что в кооперации с российским вендорами мы его наконец-то сделаем. Он будет востребован компаниями, у которых нет для этого времени или возможностей. Для решения технических вопросов можно будет пользоваться нашим опытом.
Под такой стек нужны дополнительные ресурсы. И я считаю, мы пошли абсолютно верно, предлагая возможности «Атомдаты» с точки зрения инфраструктуры. К тому же ситуация в целом способствует тому, чтобы решения принимались гораздо быстрее, чем раньше.
— Речь идет о создании российского аналога Microsoft, но не в виде одной корпорации, а в форме некоего консорциума?
– Да, думаю, это реально. Скорее всего, это задача не для одного вендора. Но есть вариант создать бандл — комплект разного рода продуктов, которые будут гарантированно непротиворечиво работать, и поэтому станет коммерчески успешным. Это, конечно, большая задача, и техническая, и организационная.
— Еще вопрос про «железо»: какова сейчас ситуация с серверами в России? Появились сообщения, что их не хватает, в том числе для государственных нужд. Будет ли «Росатом» как-то участвовать в этой истории?
— Про внутренние потребности: у нас недавно закончился цикл закупки. Мы уже привезли все оборудование на 2022 год и обеспечены серверами на некоторую перспективу. Сейчас решаем вопросы, связанные с тем, как увеличить наш запас. Если же говорить про наши предложения рынку, то тут я могу выступать только как эксперт. Мне кажется, надо максимально ускорять программу создания ЦОДов, которые у нас уже практически полностью заполнены — делать новые инвестиции и выводить продукты на рынок. ЦОДы и раньше были востребованы, а сейчас особенно. Сегодня вот, например, SAP разослал письма своим клиентам, которые работают в облачной инфраструктуре, о необходимости подумать про переезд за рубеж с их «облаками». А мы можем предложить «облака» в России.
— А что изменится с переездом?
— Это еще предстоит осмыслить. Мы исходим из того, что обработка российских данных должна вестись в России, в том числе коммерческими компаниями. И это понимание, конечно, вызовет взрывной рост рынка ЦОДов. Поэтому наравне с созданием российского Microsoft не менее важно создать российскую виртуализацию, операционную серверную систему, технологии удаленного доступа. Предстоит сделать многое, но задел уже есть.
— Сложности скорее аппаратные или программные?
— С обеих сторон. Вам предстоит построить объект, заполнить его вычислительной частью, положить ее в программный продукт, который обеспечивает обработку больших объемов данных и масштабирование. В каждом из этих элементов существуют свои проблемы: сроков, строительства, логистики, технологий. Вот их нам и надо научиться решать быстрее, чтобы воспользоваться ситуацией для наших новых направлений бизнеса в области цифры.
— Что может ускорить процесс?
— Как минимум перестраивать вузовские программы. Я давно предлагал: давайте учить на российском ПО. Преподавательское сообщество реагировало скептически — и курсы перестроить тяжело, и негде взять средства. Теперь же, мне кажется, процесс в этой области тоже ускорится. Никакого другого варианта, кроме как учить на опенсорсном или российском софте, у российских вузов не будет, и это серьезная перестройка.
— Какова ваша экспертная позиция: будет ли опенсорсное ПО локализовываться по страновым блокам? Условно в западном одно, в блоке БРИКС — другое?
— Скорее произойдет изменение правил применения ПО. Например, если вы заходите в какую-либо страну, то должны быть готовы принять требования о раскрытии кода. Возможно, появятся правила, страхующие от недружественных действий. Может быть, опенсорсное сообщество распределится по каким-то кластерам, но замыкаться люди точно не будут. Мы работаем и все равно будем работать на международном рынке и поддерживаем только открытость, не забывая о безопасности.
— У вас есть предложения для регулятора по поводу правил использования софта и «железа» в России?
— У нас нет недостатка в идеях, вопрос в основном в ресурсах. Мы плотно работаем и с Минцифры, и с Минпромторгом по поддержке наших отраслей. Рената Абдулина, глава Ассоциации крупнейших потребителей программного обеспечения и оборудования, которая создана «Росатомом», «Роскосмосом», «Ростелекомом» и «Газпромнефтью», вошла в оперативный штаб по поддержке ИТ-отрасли при Минцифры.
Штаб работает над выработкой требований и разработкой мер поддержки, рамки которых заданы указом президента. Надо выпустить ряд постановлений правительства, непосредственно регламентирующих эти правила. Еще одно направление работы — изменение опенсорсного сообщества в области хранения кодов, свободных лицензий. Причем, думаю, не только в России, но и во всем мире. А до того вопроса, который вы задали, мы еще не дошли. Думаю, он может быть следующим этапом нормативного регулирования.