— Изменилась ли жизнь Института системного программирования РАН с введением санкций?
— Недавно молодые ребята пришли ко мне в кабинет и говорят: давайте в следующем сборнике технологий сверху обязательно напишем, что наша стратегия неизменна. С введением санкций они оценили, что все, что мы делали, — правильно. Так что пока нет необходимости что-то кардинально менять. Это вдохновляет.
— А контракты у ИСП «слетели»?
— Если говорить о финансовой составляющей, пока
все партнеры ИСП РАН, это и российские компании − «Лаборатория Касперского», ГК Astra Linux, «Код безопасности», и зарубежные − Samsung, Huawei, Bentley Systems, — продолжают работать с институтом.
Бюджеты этого и следующего года у нас полностью сверстаны, есть твердые соглашения и имеется некоторый запас прочности. Более того, в феврале-марте мы подписали несколько новых соглашений по нашим работам. В том числе продолжается полноценное сотрудничество с иностранными партнерами.
— Каждый день мы видим, что еще несколько технологических компаний ушли из России. Что, с вашей точки зрения, хорошо для России в этом процессе, а что плохо?
— Разрыв любых отношений — это плохо. Но если говорить о нашем личном опыте, то мы видим следующую тенденцию. Вот был у нас очень хороший заказчик — канадская компания Klocwork, которая была куплена американской компанией Rogue wave. После событий 2014 года они постепенно заморозили, а в 2018 году окончательно прервали с нами отношения. Плохо это? Плохо. Но коллектив, который делал эти работы, был полностью сохранен в институте, что дало нам возможность начать новое научно-исследовательское направление. Эти сотрудники сейчас ведут работы по применению методов искусственного интеллекта в программной инженерии.
— Что это такое?
— Это, скажем так, наука о том, как с помощью инженерного подхода писать сложные программы, чтобы они были эффективными и надежными. Использование искусственного интеллекта в этой области – новое направление, мало кто им занимается у нас в стране. Например, как автоматизировать и оптимизировать тестирование пользовательских интерфейсов с применением искусственного интеллекта – иными словами, как заменить программными средствами тестировщика-человека. Промышленных решений этой задачи почти что нет. Мы же предложили подход, как это сделать.
Или есть другое направление – применение искусственного интеллекта в инструментах для разработчиков. Например, создание специализированных инструментов для анализа кода и поиска специфических ошибок в ПО. Вот этими вопросами и занимаются в нашем институте освободившиеся суперквалифицированные люди.
Мы эту команду расширяем, и нам не хватает ресурсов, у нас кадровый голод внутри. Но, если бы мы не могли их вовлечь в новые интересные проекты, то специалисты бы уехали или растворились в других компаниях.
Разрыв отношений – кризисная ситуация, но любой кризис – это не только большие риски, но и большие возможности.
— С вашей точки зрения, каковы самые «тонкие места» в наших российских технологиях? Что нам необходимо импортозаместить прямо сейчас?
— Во-первых, я хочу подчеркнуть, что задачи тотально все импортозаместить нет. Никакая страна в мире на сегодняшнем этапе развития технологий это сделать не сможет. Стоит задача обеспечить России технологическую независимость. Если же говорить о «тонких местах», то, безусловно, это заводы по производству микроэлектроники, микросхем. Еще одно критически «тонкое место» − САПРы.
— Что это и для чего они нужны?
— Это сложные системы автоматизированного проектирования, которые позволяют создавать любые электронные системы, например, процессоры. Сейчас даже при проектировании отечественного процессора «Эльбрус» используются иностранные САПРы.
Если же говорить о программном обеспечении, то на уровне системного ПО все более или менее открыто, а вот на уровне прикладного существует очень много специализированных закрытых решений – это тоже «тонкие места».
Один из примеров – BIM-технологии (Building Information Modeling). Это технологии моделирования процессов и продуктов в архитектуре, строительстве, инженерии инфраструктуры и управлении сооружениями. То есть когда все вокруг разрабатывается сначала в цифровом виде, чтобы можно было понять, как оно поведет себя в тех или иных пространственно-временных условиях.
— Это необходимо?
— Без таких систем невозможно долгосрочное конкурентоспособное развитие целых отраслей экономики. Например, строительства. А то может получиться, что построили театр, а рояль занести не могут, потому что нет таких проходов. Или бетоном что-то залили, а выяснилось, что забыли сделать короба для проводки, и потом нужно это все менять. Сейчас в области BIM-технологий уже используется и дополненная реальность, и беспилотники, которые контролируют строительство объекта. Это такой большой мир. Но в принципе у нас в стране есть некоторые наработки, и, если такую задачу поставить, за несколько лет можно будет обеспечить технологическую независимость, а еще через несколько лет — конкурировать на мировом уровне.
— Ну, с кибербезопасностью у нас же все хорошо в стране?
— Сейчас законодателем мод в области кибербезопасности является США. И Европа, и Китай используют американские технологии для обеспечения жизненного цикла безопасной разработки программ – от проектирования до эксплуатации.
И у нас в стране многие компании также используют американские технологии. Хотя на самом деле в России есть очень хорошие разработки.
Например, наш инструмент статического анализа внедрен в Samsung, и тут мы вполне конкурентоспособны на мировом уровне.
— Из того, что вы перечислили, самым трудо- и финансовоемким представляется налаживание производства микроэлектроники?
— Да. И здесь, как я считаю, не стоит гнаться за миниатюризацией.
Пусть это будет не три, не семь и не 28 нанометров, а 90. Я уверен, что сейчас надо быстро вкладываться в создание полного стека технологий от проектирования до производства в промышленных масштабах.
Необходимо в кратчайшие сроки создать такие технологии (например, для 90 нм), потому что это закроет большую часть наших потребностей, а остальное мы все равно через любые санкции сможем привозить.
— А какие процессоры вы считаете наиболее перспективными? «Эльбрусы»? Байкалы»? RISC-V?
— Думаю, нужно вкладываться во все три разработки.
— RISC-V – это открытая и свободная система команд и процессорная архитектура. Ее создают всем миром. Не рискуем ли мы вложиться, а потом быть отключенными от нее в результате?
— Непонятно, как именно нам могут перекрыть доступ. Раз это открытое решение, — значит, доступ закроют для всех. Впрочем, в «центральном штабе» могут перестать принимать от нас улучшения и изменения в код… Это, конечно, может стать проблемой.
RISC-V, кроме всего прочего, с моей точки зрения, − это еще и широкий образовательный контур. Открытость архитектуры позволяет реализовывать исследовательские и образовательные проекты. Можно менять архитектуру процессора, получать обратные связи, вовлекать десятки дизайн-центров в его создание... Тут все по аналогии с открытым ПО. Много ученых, студентов, специалистов участвуют в создании процессора, проводят исследования и таким образом его улучшают. Без этого долгосрочное развитие невозможно.
— Почему это нельзя сделать в рамках развития «Эльбруса» или «Байкала»?
— Потому что у них закрытая архитектура. Но даже если они ее и откроют, нужно привлечь туда людей, чтобы они начали использовать эту платформу. А у RISC-V достаточно большая экосистема: на базе их архитектуры производятся серийные процессоры, микроконтроллеры, в том числе нейроускорители.
— В настоящее время развиваются разные отечественные операционные системы. Какие вам кажутся наиболее перспективными?
— Они все разного класса. Если говорить про операционные системы реального времени, их делает несколько организаций − это НИИСИ РАН, ОКБ Сухого, РКС, «ГосНИИАС» и др. В большинстве этих работ участвует наш институт, в некоторых за основу взяты наши наработки в области операционных систем реального времени. С этим сегментом более-менее все очевидно, и нужно дальше развиваться.
А что касается операционных систем общего назначения, то альтернативы Linux сейчас по сути уже нет, борьба идет просто между разными версиями.
Но и там у нас много компаний, которые активно вовлечены в эту конкуренцию. Известно решение Astra Linux, другое – от «Базальта», и много чего еще. Третий отдельный сегмент — это все, что связано с мобильными ОС. Самая известная наша система − это «Аврора», которая используется в телефонах и планшетах. Отдельно можно сказать о KasperskyOS, которая может быть как полноценной операционной системой, так и подложкой под другую с целью обеспечения дополнительного безопасности. Даже то, что я сейчас перечислил, показывает, что
у нас как минимум очень серьезные компетенции в этой области. И я уверен, мы можем полностью закрыть потребности и демпфировать все риски, связанные с текущей ситуацией.
— На базе вашего института создан Технологический центр исследования безопасности ядра Linux. Для чего он нужен?
— Главная задача Центра – повышение уровня безопасности российских Linux-систем. Исторически мы много работали с Linux Foundation [консорциум развития ОС Linux] по вопросам выявления уязвимостей, так что в этой области у нас обширный опыт. И у нас есть полный спектр собственных технологий безопасной разработки.
Если же говорить конкретнее, то
Центр нужен для того, чтобы предоставить нашей промышленности и всем потребителям безопасную версию ядра. Мы сами уже используем эту версию в рамках создания облачной платформы.
Кроме того, очень важно, что вокруг Центра создается сообщество отечественных компаний. В их числе – «Лаборатория Касперского», «Код безопасности», ГК Astra Linux, «ИВК», РФЯЦ-ВНИИЭФ и многие другие. Это сообщество должно обеспечить максимальный уровень доверия к ядру. Совместно мы планируем разрабатывать патчи по устранению уязвимостей в ядре Linux, наполнять базу данных угроз ФСТЭК России. То есть, работать в модели треугольника: регулятор (государство), плюс мы как некоммерческая исследовательская организация, плюс бизнес, который дает обратные связи для конкурентоспособного развития.
— ИСП РАН входит в состав НЦМУ «Цифровой биодизайн и персонализированное здравоохранение». Этот Центр мирового уровня был создан в рамках реализации национального проекта «Наука и университеты». В каких именно проектах вы принимаете участие?
— Системный анализ данных в медицине требует не только современных подходов в области IT-инфраструктуры и ПО, но и тесного взаимодействия с медицинскими экспертами. В рамках создания НЦМУ мы работаем в консорциуме с Сеченовским университетом и другими организациями; делаем платформу агрегации больших медицинских данных на базе нашей облачной платформы Asperitas. Кроме того,
мы разрабатываем прикладные решения в рамках работы междисциплинарных команд, которые занимаются анализом сигналов, текста и изображений, в частности классификацией сигнала ЭКГ и извлечением информации из онкологических заключений.
Создана web-лаборатория по анализу ЭКГ. Цифровая медицина – перспективное направление, и я уверен, что в дальнейшем проектов будет еще больше.
— Ваш проект Центра доверенного ИИ был признан одним из шести лучших по итогам конкурса заявок, которые рассмотрел экспертный совет Аналитического центра при правительстве России. Чем планируете заниматься?
— Наша главная цель – создать методики и соответствующие инструменты для разработки и верификации технологий искусственного интеллекта с необходимым уровнем доверия. Сейчас искусственный интеллект окружает нас повсюду: это системы распознавания лиц, системы автономного вождения и т.д. Но если в сфере разработки традиционного ПО (без ИИ) все более или менее неплохо – ведутся исследования, есть инструменты анализа кода, есть методики, то в области ИИ есть очень много задач, которые требуют решения. Нужны технологии для противодействия специфическим угрозам – например, разнообразным атакам на модели машинного обучения. Нужны высококвалифицированные специалисты для разработки таких технологий. Задач много, и мы собираемся их решать. Причем не в одиночку — в числе партнеров нашего Центра МФТИ, МНОЦ МГУ, Мехмат МГУ, Нижегородский госуниверситет, а также представители индустрии, например, «Лаборатория Касперского», «ЕС-Лизинг» и другие.