— Расскажите, пожалуйста, с учетом санкционного давления, как сейчас обстоят дела с участием иностранных инвесторов в научно-технических проектах? Вы его чувствуете?
— Я бы сказал, что в связи со всей этой историей с санкциями действительно появились определенные сложности с привлечением инвестиций в наши стартапы. Однако наши технологические стартапы никогда не были в особом почете у зарубежных инвесторов. Поэтому, может быть, даже после того, когда были введены санкции, мы какого-то сильного провала и не почувствовали.
Кроме того, зарубежные инвесторы разные, и с какими-то странами возникла за последнее время неплохая кооперация. В частности, с французскими компаниями в области ритейла сложились вполне устойчивые отношения, и к ряду наших стартапов они проявляют интерес.
Неплохо складываются дела на рынке юго-восточной Азии, есть договоренности с Японией и Южной Кореей. В последнее время несколько довольно крупных инвестиционных вложений было со стороны китайских компаний. Поэтому, в целом, я бы не сказал, что ситуация какая-то драматическая. Тем более, что, если брать цифру в целом инвестиций в сколковские компании, то они растут. У меня еще нет цифр по 2017-му году. Но, например, в 2016-м году инвестиций в наши компании было привлечено на 30% больше, чем в 2015-м. Ожидаем, что достаточно существенный рост будет и по итогам предыдущего года.
— Что вы ждете от 2018 года? С какими странами еще хотите наладить сотрудничество?
— Мы всегда стараемся расширять нашу географию. Каких-то специальных планов по конкретным странам нет. Мы работаем даже не столько со странами, столько с конкретными нашими компаниями. У нас сейчас порядка 200 из 1800 сколковских резидентов работают на международных рынках, и мы хотим, чтобы эта цифра росла, поэтому мы с каждым работаем индивидуально, исходя из технологий. Наши миссия — это помогать компаниям встречаться с инвесторами.
— Почему так мало резидентов работает на международных рынках?
— Мне не кажется, что это мало. Все-таки в число этих 1800 входят те, кто только начал или пытается начать бизнес. То есть, например, инициативные ребята с хорошей технологической и бизнес-идеями могут обратиться в «Сколково», пройти экспертизу, получить статус участника. И очевидно, что прямо завтра они не то, что на зарубежном рынке начнут продавать свою продукцию, им нужно помочь освоить отечественный рынок. Например, только в 2017 году, мы изменили наши правила и установили, что если у компании нет два года выручки или инвестиций, то мы будем таких лишать статуса резидента «Сколково». Иными словами, хотим, чтобы портфель компаний и их качество росли, чтобы у нас не было тех, кто присутствует номинально. По действующим правилам главное, чтобы ты осуществлял релевантную исследовательскую деятельность. У многих это сводится к тому, что они делают публикации. И, значит, вроде как они эту деятельность ведут. Но поскольку мы хотим ориентировать наши компании на коммерциализацию продуктов, то мы вводим вот это более жесткое правило. Считаем, что два года — достаточный срок, в течение которого можно убедиться, способна команда показывать результат или нет. Волна на лишение статуса пройдет после того, как будут сданы годовые отчеты за 2017 год, некоторые резиденты могут лишиться своего статуса. А всего, за все время существования «Сколково» уже около 300 компаний были лишены статуса, либо добровольно отказались от него.
— Не пугает такая высокая цифра сокращения?
— Совсем нет. Кстати, когда в 2010-м году «Сколково» только создавалось, целевая цифра была 1000. Мы эту цифру давно превзошли, поэтому нынешнее уменьшение только оптимизирует нашу работу. Ведь задача Фонда ««Сколково»» – оказывать помощь компаниям, помогать их идеи сделать с успешным бизнесом. Для этого необходим кастомизированный подход к каждому. У нас в кластерах в работе с компаниями задействовано около 40 человек, получается, 1800 поделим на 40, то выходит, что на каждого сотрудника приходится по 45 компаний. Очевидно, что в фокусе внимания оказываются несколько сотен команд, но никак не 1800.
— Может тогда еще какие-то правила ужесточить, чтобы еще качественнее делать отбор?
— Нет, все-таки слишком сильно ужесточать правила тоже не нужно. Ведь у нас не стоит задача, чтобы к нам приходили уже зрелые компании. Наоборот, мы как раз хотим заниматься, в том числе, теми, кто еще ничего не добился. У нас не так много институтов развития, которые помогают новичкам. В частном бизнесе, чтобы тебя поддержали, в подавляющем большинстве случаев уже нужно показать какой-то результат. Поэтому, наоборот, мы хотели бы проактивно искать в стране талантливые команды и дальше помочь им уже нашими сервисами, с тем чтобы они стали успешными. Чем больше компаний будет к нам приходить, тем больше шансов увеличить число успешных бизнесов. Поэтому мы, конечно, заинтересованы в постоянном притоке новых инноваторов.
— Как изменились компании, которые сейчас приходят в «Сколково»?
— У нас есть такое мероприятие, как стартап-тур, когда наши команды ездят по России, в преддверии «Стартап Вилладж», которую мы проводим до конца мая и приглашаем на него команды со всей страны. И суть этих мероприятий в проведении конкурсов региональных стартапов. И, в том числе, в популяризации технологического предпринимательства. По этому мероприятию мы видим, что участники конкурсов стали более подготовленными, чем это было пять лет назад.
— Что происходит с финансовыми показателями резидентов?
— Что касается совокупной выручки, которые дают компании, у меня пока нет цифр за 2017 год, но за 2016 год выручка совокупная составила 50 млрд руб. Притом, что годом ранее было 40 млрд. И более того, эта цифра не в полной мере показательна: многие технологии, которые создаются компаниями, коммерциализуются через их материнские компании. И формально в эти цифры статистические эта выручка не входит. Поэтому кумулятивный эффект от деятельности сколковских стартапов более существенней. Однако, хотелось бы подчеркнуть, что в основном своих успехом резиденты «Сколково» обязаны именно себе.
— На последних экономических форумах все время обсуждается идея «цифрового государства». Насколько цифровые технологии, если бы их государство активно применяло, могли бы помочь бизнесу?
— Начинать, мне кажется, надо с того, что называется сложным термином «цифровая среда доверия» и изначально кажется непонятным. Суть его состоит в установлении понятных правил и удобных механизмов идентификации. Как во взаимоотношениях бизнеса с бизнесом, так и бизнеса с потребителем, бизнеса с государством, человека с государством, потому что сейчас, собственно, единственным таким надежным способом идентификации, как это следует из законодательства, является усиленная электронная подпись. Однако это не совсем просто и не совсем доступно.
Если мы говорим об отношениях бизнеса с бизнесом, то электронная подпись может очень ограниченно использоваться. Потому что, даже если вы этой подписью подписываетесь, она действует определенный период времени. Через какой-то период времени, несколько лет, уже трудно установить, вы ли это подписали. Проверяющие органы, если вы им скажете так: у меня нет бумажного документа, а только электронный договор, подписанный цифровыми подписями, — вряд ли это воспримут. И поэтому приходится вести вот этот огромный бумажный документооборот. Суть цифровой среды доверия состоит в том, чтобы установить правила, по которым должна осуществляться идентификация. Тем более, что закон об электронной цифровой подписи действует более 10 лет. С тех пор многое изменилось, появились новые технологии. Сейчас уже будет принят закон о биометрической идентификации. Мы с вами идентифицируемся часто по кредитным картам или по номеру мобильного телефона. И, мне кажется, стоило бы допустить в некоторых бытовых отношениях упрощенную идентификацию. Конечно же, для сложных сделок, например, с недвижимостью, должна действовать электронная подпись, то есть не упрощенная идентификация.
В принципе введение таких инструментов идентификации реально способно вывести нас из бумаги в цифровую среду. Это, естественно, было бы существенное снижение нагрузки на бизнес, на мой взгляд.
Из этого уже следуют другие возможности в области контрольно-надзорной деятельности. В частности, активно прорабатывается идея о том, чтобы по сути проверяющие органы могли в режиме онлайн видеть, что вы делаете. Например, налоговая служба могла бы в режиме онлайн смотреть ваши бухгалтерские операции в обмен на то, что не будет проводиться никаких выездных проверок, потому что она и так все видит, и на возможность проконсультироваться с налоговой службой, правильно ли вы делаете или нет, перед тем, как что-то совершать.
Или взять технический надзор. Можно было бы Ростехнадзору дистанционно следить за работой оборудования, не выезжая и проверять, действительно ли оборудование нормально эксплуатируется. Современные технологические средства позволяют это делать дистанционно. Поэтому, на самом деле, способов, каким образом можно было бы снизить нагрузку на бизнес, много. Единственное, что все это должно происходить в добровольном порядке. Потому что иллюзия думать, что все хотят пользоваться вот такого рода инструментарием. Кому-то будет удобно использовать бумажных оборот.
— А бизнес в целом готов к такой цифровой прозрачности?
— Честно говоря, не знаю. Кто-то, безусловно, будет работать так, как он привык.
— Как вы считаете, в России эффективно организована система управления интеллектуальной собственностью?
— Смотря что под этим понимать. Все-таки я исхожу из того, что, когда вы говорите об организованной в России системе управления интеллектуальной собственностью, то нужно определиться, о какой интеллектуальной собственности идет речь. Если вы говорите о государственной интеллектуальной собственности, она неэффективная. А если мы говорим о частных компаниях, то это зависит от компании. Кто-то умеет этим управлять, кто-то вообще не имеет никакого понятия об интеллектуальной собственности как таковой.
Если мы говорим о сфере развлечений, энтертеймента, то там уже не так плохо, и авторы научились хорошо монетизировать свои интеллектуальные права. Это касается, и кино, и музыки, и издательского дела.
— Как можно было бы изменить нынешнюю ситуацию с интеллектуальной собственностью в технологических компаниях?
— Это вопрос сугубо образования, формирования компетенции в компаниях. Сейчас специалисты технические в вузах получают не очень глубокие знания в этой области. Отчасти это связано с тем, что в принципе не так много наших компаний выходит на зарубежные рынки. Часто, знаете, если у вас какая-то технология, которую вы разработали и вы используете ее внутри своей производственной цепочки, причем только на территории России, то нет практической необходимости что-то регистрировать, патентовать и так далее. Другое дело, когда вы выходите в условия жесткой конкуренции на зарубежные рынки или хотите привлечь инвесторов, без этого просто не обойтись. Но такого рода тренды появились только недавно. Но я исхожу из того, что с возникновением все большего числа технологических компаний, которые потенциально конкурентоспособны на глобальном рынке, интерес к интеллектуальной собственности будет расти, равно как и компетенции.