«В номере Туктамышевой шла речь про взаимоотношениях человека с жизнью и смертью»
— В этом году на турнире шоу-программ было много драмы, много номеров с уклоном в грусть. Как вам кажется, почему так получилось?
— Никакой специальной работы точно не было, задание было одно — номер на материале какого-то русского искусства. На самом деле, Евгений Семененко, например, хотел веселое, у него было несколько идей, он хотел, чтобы это было празднично. Но мне кажется, что сыграла роль общая атмосфера. Какой-то, наверное, не очень радостный момент в истории мира со всех сторон, и это ощущается. А поскольку была дана свобода с одним выбранным направлением, то, конечно, все получилось так, как человек почувствовал.
Когда Лиза выбрала это стихотворение, я ей сказала: «Ты дослушала до конца? Тебя все устраивает?» А она: «Меня вот это тронуло». Фигуристы — люди самостоятельные, со своими жизненными взглядами, что отзывается, то они и катают.
— Заданная заранее тема — это все-таки свобода? Не ограничение?
— Тут сложно. Думаю, для фигуристов это могло быть ограничение, а для меня была сложность только в выборе музыки, и у нас все равно в итоге получился Шопен (согласно правилам «Русского вызова», основой музыкального сопровождения могла быть музыка России; номер должен был отражать культурные традиции страны. — «Газета.Ru»). Понимая, что отходим от задачи, мы согласовывали Шопена отдельно. Был вариант поменять на Рахманинова, на тот вокализ, под который каталась потом Женя Медведева, только в инструментальном варианте.
— Какой образ воплощала Лиза — саму Марину Цветаеву, какого-то абстрактного творца или же что-то иное вы закладывали в эту постановку?
— Изначально это была Лиза, которую трогает то, что она слышит. Когда стали создавать визуальный образ, я поняла, что мне хочется сделать ее более строгой. Поэтому это платье возникло — был запрос: «Сделайте почти вечернее платье, сделайте женственную и очень аккуратную прическу». Это было сделано для того, чтобы Лиза была другой, взрослее, серьезнее и трагичнее. Образ Лизы в фигурном катании — он другой, мягко говоря (улыбается). То, что она вышла здесь в новом для себя амплуа, мне кажется, сработало ей в плюс.
У нас не было задачи: «Ты — Цветаева», задача была: «Ты — творческий человек, ты создаешь, ты — художник».
Фигурное катание, как и балет, может давать широту восприятия: кто-то прочитал ее как Лизу, кто-то — как Цветаеву, кто-то — как абстрактного творца, и это не испортило никому впечатление. Речь идет про человека и про его взаимоотношения с жизнью и смертью.
«С фонарем случилась целая эпопея»
— Важное место в постановке занимает фонарь. Лиза рассказывала, что с этим реквизитом возник форс-мажор незадолго до турнира, что случилось?
— Этот фонарь специально сделали в одной мастерской в кратчайшие сроки. И, на самом деле, когда Лиза вставляла в него свечу, он должен был светиться как девятьсот свечей. Задумка была в том, что она ставит эту свечу, а от нее светят тысячи, и начинается общий свет, а получился в итоге этот эффект только с помощью проекции.
Мы уже успели расстроиться, но во время прогона нас успокоил Алексей Николаевич (Мишин — тренер Туктамышевой. — «Газета.Ru»). Когда мы поняли, что нет технической возможности зажечь фонарь, никто в этом не виноват, просто так произошло, и стали катать без его света, Алексей Николаевич сказал: «И так хорошо, все атмосферно и понятно, задумка ясна, не расстраивайтесь обе». И мы выдохнули.
С фонарем случилась целая эпопея — найти, кто это сделает быстро, за три дня, все вымерить — оказалось непростой задачей даже в условиях Петербурга, где много театральных мастерских. Но он будет гореть потом, как было изначально задумано, его доделают, сделают дистанционным, чтоб можно было его зажигать, если Лиза захочет где-то катать этот номер.
— Ждали ли, что номер хорошо примут судьи турнира?
— Лиза интуитивно чувствует, какая программа зайдет, а какая нет. У нас был один разговор, я ее спросила: «Что чувствуешь? Что будет?», она мне: «Не знаю, что будет, но мне кажется, номер понравится». Алексей Николаевич поставил задачу перед турниром, сказал: «Ребята, нет задачи выиграть, есть задача сделать хорошо и качественно».
У Жени Семененко номер был качественно построен, у Лизы он был сделан вплоть до того, что я «портила» ей специально карандаш, которым она пишет, она искала листы определенного цвета.
Мелочи важны, это все атмосфера, со стороны может быть незаметно, а когда ты внутри и у тебя в руках карандаш, который «пожил жизнь», ты по-другому себя чувствуешь. Оно и выстрелило поэтому, мне кажется.
Номер оригинально построен? Нет, но он очень грамотно построен и сделан под нее. Лиза очень выразительная, многое выдержавшая на своем пути, поэтому есть, о чем катать.
Я очень волновалась за эту историю, увидев в жюри Бориса Яковлевича (Эйфмана). Кто будет среди судей, мы не знали. И в результате, когда в зале было два моих начальника — Алексей Николаевич и Борис Яковлевич, надо было обоих как-то обеспечить приятным впечатлением (улыбается).
— Номер критиковали с точки зрения того, что он ставился очень быстро.
— Некоторые произведения делаются годами, а некоторые ставятся за два месяца. Есть великий спектакль Льва Додина «Дядя Ваня», который поставлен за два месяца, для театра это ничто. Обычно уходит полгода. Дело не в том, сколько физически проведено времени за постановкой, а сколько до этого было проведено работы, насколько ты в материале и сколько нужно времени на поиск.
Мое первое образование — актерское, сценическую речь нам преподавала первая жена Владимира Высоцкого, Иза Константиновна. Она с нами делала поэтический цикл по поэзии серебряного века — стихи Цветаевой и Ахматовой, Гиппиус, Мандельштама, Есенина, поэтому я знаю материал наизусть, он проработан. Шопен попадает в зрителя мгновенно, в него не надо погружаться. Алиса Бруновна Фрейндлих читает, мне кажется, очень точно, чувственно и попадает сразу в сердце.
До того, мы вышли на лед, номер концептуально был создан в голове. Набрать в него движений — не такая большая проблема, сложно придумать идею и найти те яркие выразительные средства, которые ее передадут зрителю.
Алексей Николаевич подсказал начало — писать за столом. И картинка сложилась: она же пишет при свече, потом эта свеча становится поминальной.
Предварительной работы было значительно больше, чем той, что была на льду. Мы обсуждали с Лизой концепцию, уточняли монтаж музыки, вычищали фрагменты. Есть варианты, когда номер можно поставить за семь репетиций, и он окажется не таким точным, как тот, что будет поставлен за две. Все зависит от внутренней готовности к работе, она была и всё случилось.
«Не хочу, чтобы Семененко когда-нибудь в своей жизни это действительно ощутил»
— Если переходить к номеру Жени Семененко, вы отметили, что у него были идеи веселых номеров. Почему в итоге победили «Журавли»?
— Был мозговой штурм, мы сидели вчетвером — Алексей Николаевич, хореограф Никита Михайлов, Женя и я, перебирали кучу музыки. Что-то выбрали, пошли на лед, показали Алексею Николаевичу, и он: «Давайте попробуем «Журавли». Причем он предлагал как раз вариант в исполнении Хворостовского, про который говорила Аида Гарифуллина потом. Но голос Хворостовского, баритон густой и насыщенный, никак не вяжется с Женей Семененко, тонким, звонким и юным. Поэтому и был Марк Бернес, и то было тяжеловато для восприятия.
— Эту песню уже не раз использовали в фигурном катании — был номер и в «Ледниковом периоде», и в шоу Евгения Плющенко, и в шоу Ильи Авербуха. Изучали этот пласт, чтобы создать что-то свое, или ставили как ставилось?
— Когда поняли, что будут «Журавли», что-то попробовал Никита Михайлов с Женей на льду, стали думать про концепцию. Это было как раз между льдами, мы сидели с Никитой вдвоем в телефонах, искали все исполнения. Ледовые постановки Никита наверняка знает — возможно, смотрел, мы искали клипы, интерпретации, разные исполнения. Сидели и набрасывали идеи — что-то он предложил, что-то я, «а давайте крылья вырастут», «фотографии полетят». Они в итоге не полетели, но из других идей и сложился номер.
— Программу Жени тоже поставили за несколько дней, как и программу Лизы?
— Было несколько тренировок. Я немного выпадала, потому что уезжала, они начали ставить с Никитой, потом я приехала, но не было Никиты и я как-то Жене помогала. Все, в основном, сделал именно Никита, я к ним периодически подходила и спрашивала: «Мальчики, чем вам помочь?».
— Не было ли страшно браться за такую непростую тему? Очень сложно было передать ее точно.
— Да, не уйти в патетику, в «размазывание соплей по льду», в банальные штампы — это непростая задача. Когда мы начали работу, такой мысли не было, потому что Алексей Николаевич сказал: «Это про добро и зло, про то, что иногда зло настолько сильное, что оно забирает много добра». Он сразу это сформулировал. Другое дело, что я волновалась и говорила Жене: «Прошу тебя, не переиграй, не передави. Дашь больше — будет уже фальшиво, человек из театра в жюри эту фальшь прочитает».
Есть очень непростые вещи, которые нужно передать трогательно и желательно очень индивидуально. Если история Лизы была сделана под нее, то у Жени немножко сверху «надетое пальто», и нужно было его где-то усилить, а в каких-то местах рихтовать, прибирать. Он молодец — все, что он мог сделать в тот момент, он сделал. Это же надо было почувствовать. Если честно, не хочу, чтоб Женя когда-нибудь в своей жизни это действительно ощутил, только на льду, только на сцене. Он понимал что надо сделать и честно старался это воплотить. Всегда можно лучше, но он справился достойно.
— До объявления тематики турнира у Жени была какая-то другая идея, которую пришлось менять. Была ли уже поставлена программа и есть ли шанс у зрителей когда-нибудь увидеть реализацию задумки?
— Было подготовленное заранее, но тут ещё сыграло то, что Женя сказал, что ему не очень это близко. Хотя мы с Алексеем Николаевичем настоятельно рекомендовали ему прислушаться к этому варианту (улыбается). Он почти сразу сказал, что это не очень его и ему будет не комфортно. Вещь придумалась серьезная. Может быть, на следующий год он дозреет и захочет это сделать. Музыка смонтирована, идея готова, и может случиться в какой-то момент, что мы это воплотим.