Большинство героинь общались с изданием на условиях конфиденциальности. Из соображений безопасности их личные данные изменены. Факты из биографии девушек приводятся с их слов.
«Я потихоньку сходила с ума»
Дагестан выделяется среди других кавказских регионов тем, что в республике проживают несколько десятков национальностей. У каждой из них свои адаты — нормы поведения, выработанные еще до распространения ислама. Обычно чем малочисленнее группа, тем строже эти нормы соблюдаются.
Так, для одних допустимо ходить без платка и выбирать супруга, для других запрещено даже общение с противоположным полом.
Глядя на Адиль, сложно поверить, что она из семьи, придерживающейся самых строгих традиций. Свободные джинсы, укороченный топ, работа в СММ и самостоятельная жизнь в крупнейшем мегаполисе страны — свое право «выбирать» она в буквальном смысле вырвала с боем.
«Если бы я родилась и выросла не в Калуге, а в Дагестане, как все мои сестры, то мужа мне бы выбрали родители, причем из числа родственников нашей национальности, и до свадьбы я бы его даже не видела», — рассказывает девушка.
Адиль стала третьим ребенком в семье. Родителям к этому моменту было за 40, они были погружены в работу и контролю за младшей дочерью уделяли не так много времени. Правда, так было, пока ей не исполнилось 15 лет.
«Как только все заметили, что я взрослею, меня стали каждое лето отправлять в Дагестан и гонять по свадьбам. В буквальном смысле выставляли как куклу на продажу. Наряжали во все лучшее, чтобы женихи смотрели и сватались. Причем на жениха все тоже смотрят оценивающе, будто к нему в дом котенка отдают: много ли зарабатывает, есть ли квартира, дом? А отец какой? Щедрый?» — говорит Адиль.
Девушку такие перспективы не привлекали. Окончив школу, она добилась того, чтобы ее отпустили учиться в Санкт-Петербург. Нехотя родители согласилась. Помогло, что там жила родственница, которая могла за ней присматривать.
Вскоре Адиль уже устроилась на работу, и когда стало понятно, что брак у дочери не в приоритете, родители вслед за ней приехали в северную столицу.
«Мы снова стали жить вместе, мне стали все запрещать, говорили ходить в платке, потому что «тут тоже много дагестанцев, что они подумают», носить платье, а не штаны, после учебы — сразу домой, с мальчиками не дружить. Мне было 20 лет, и я начала потихоньку сходить с ума», — вспоминает Адиль.
Однажды она вернулась домой на 15 минут позже, чем обещала. Родителей предупредила, но это не помогло. С порога ее встретили криками. Заметив, что дочь равнодушна к претензиям, отец впервые поднял на нее руку.
«В этот момент я психанула, высказала все, что думаю, и мы начали драться. Он меня чуть не задушил, вся шея была синяя, я ему чуть не вывернула руку», — говорит Адиль.
В итоге вместе с матерью она на время переехала на другую квартиру, но тотальный контроль не прекращался. Поймав момент, когда дома никого не было, девушка собрала вещи и сбежала. Стала самостоятельно снимать квартиру, продолжала работать и учиться. Первым ее выбор принял отец.
«Через несколько месяцев он сказал, что понял меня, что я стала взрослой и могу жить, как хочу, выходить замуж, за кого хочу, — вспоминает девушка. — Единственная просьба — познакомить семью с тем, кого сочту своим человеком».
Куда сложнее было матери. Опасаясь, что у дочери появится молодой человек, она выслеживала ее по геолокации и нанимала частных детективов.
«Мама мне прямым текстом говорила: «Если узнаю, что ты не девственница, то убью сначала тебя, а потом себя», чтобы никто об этом не узнал. И я не сомневаюсь, что она так бы и сделала», — говорит девушка.
Со временем отношения наладились и с ней, родители вернулись в Дагестан, предоставив дочери возможность жить самостоятельно. Удивительно, но больше всего негатива жизнь Адиль вызывает у жителей ее родного села.
«Каждый раз приезжая в Дагестан, я вижу, как девушки смотрят на меня с вопросом: какого черта тебе можно то, что мне нельзя? Эти традиции, как мне кажется, пережитки прошлого, от которых никому не легче. Просто все боятся общественного обсуждения», — считает она.
«Так становятся мусульманкой»
Большая часть жизни Гульмиры тоже прошла за пределами Дагестана, но родители с пеленок воспитывали их с сестрой в соответствии с «традициями».
В свободное время девочкам разрешалось молиться, помогать старшим или заниматься домашними делами. Общение с мальчиками не допускалось.
«Как-то бабушка увидела, что я играла с кузеном, затащила меня в другую комнату и начала избивать. Я объясняла ей, что это мой брат, а не просто мальчик, но это не сработало. К слову, ему ничего не было. Я спросила, почему наказали только меня, и мне ответили: «потому что он мальчик, а ты девочка», — вспоминает Гульмира.
Позднее она узнала, что кузен спустя время вполне может оказаться ее женихом. Такие браки в семье Гульмиры считаются допустимыми для сохранения чистоты крови. Бабушка вышла замуж за своего двоюродного брата, а сестра — за дядю.
Сохранился в семье и «обряд» женского обрезания, признанный ООН нарушением прав человека. Калечащую операцию всем девочкам сделали в пять лет.
«Свое обрезание я не запомнила, но отчетливо помню, как это было у кузины. Я спросила, зачем это делать женщинам? Мне ответили, что и мне, и моей сестре, и моей матери, и бабушке, и всем моим родственницам делали, так становятся мусульманкой», — говорит Гульмира.
Осознание, что многие живут иначе, пришло к ней в первый же день в московской школе. Когда девочек выстроили в пару с мальчиками и сказали взяться за руки, у нее был шок.
«Мне стало страшно, что если об этом узнают родители, то меня изобьют, я буду обесчещена и опозорю свой род, потому что он не мой муж», — вспоминает девушка.
Пока все одноклассницы гуляли и смотрели кино, сестры выходили из дома только в школу и в ближайший магазин. И Гульмира уверена, что ей еще повезло.
В отличие от многих родственниц, девушке разрешили получать высшее образование: ее родители считают, что диплом повышает статус в глазах общества. Правда, с выбором специальности возникли сложности. Поступить на творческое направление, а не на юриспруденцию, удалось только после скандалов.
Чем старше становилась Гульмира, тем отчетливее осознавала, что не хочет жить, как принято. «Помню, была на свадьбе дяди, которому было около 30, а его невесте — 16. Конечно же, он выбрал ее, чтобы «воспитать» под себя и сделать удобной. Мне было противно, что все это одобряют, относятся как к должному и хвалят выбор», — признается она.
Рассчитывать на самостоятельность не приходилось и после совершеннолетия. На просьбу жить отдельно родители ответили категорическим отказом: покинуть семью можно, только заключив брак.
«Я с шести лет очень жалею, что родилась кавказкой. Иначе я бы могла распоряжаться жизнью сама, — считает Гульмира. — Кто-то решается сбежать, чтобы стать свободной. Моя мать сказала, что убьет меня, если я уйду и ее опозорю. Смерть уже не пугает, но страх за нее останавливает. Ей ведь тоже грозит наказание за то, что не уследила».
«Целоваться до свадьбы — позор на всю семью»
Мадина, в отличие от других героинь, с которыми мы общались, продолжает жить в Махачкале, где и родилась. В 21 год она окончила университет и вышла замуж, а вскоре родила сына. Сейчас продолжает преподавать английский и развивает свой проект о культуре народов Дагестана.
Девушка признается, что такой сценарий стал возможен благодаря ее семье. Детей в доме воспитывали, опираясь на адаты и ислам, но без жестких ограничений. «Мы с сестрой спокойно могли общаться с мальчиками, учиться с ними, дружить. Я ходила в кино, никто это не запрещал», — рассказывает девушка.
Ее отец был журналистом и драматургом. Он одобрял, что его дочери тянутся к образованию и мечтают построить карьеру. После школы Мадина поступила в один из столичных университетов.
«Это была моя мечта, я очень хотела учиться, и никто не думал, что я буду там гулять с кем-то. Мы с сестрой понимали, кто наш отец и не могли оступиться, бросить тень на семью», — объясняет она.
Окончив бакалавриат, Мадина продолжила обучение уже в Махачкале, поступила на лингвиста. Будучи студенткой встретила будущего супруга. Фактически инициаторами знакомства стали их родители.
«Его мама увидела меня, поговорила с моей мамой, и нам предложили познакомиться, — рассказывает она. — Мы понравились другу другу, начали общаться, переписывались, потом обручились. По нашим меркам я была засватана достаточно долго, два года, потому что заканчивала обучение».
Все это время пара могла регулярно видеться, и родители были не против. По словам девушки, так действительно бывает не у всех. Кому-то запрещают, кто-то отказывается добровольно.
«Общение наедине у нас считается грехом, но это все-таки не моя история, — объясняет она. — У меня немного светская семья, мама вышла замуж по любви, родители до свадьбы встречались пять лет. Но «встречаться» у нас — это видеться, гулять. Целоваться или проводить ночи вместе до свадьбы, конечно, нельзя. Это большой позор, пятно на всю семью».
В семье супруга нравы были строже. Так, он до сих пор не понимает, как Мадину отпустили учиться в другой город, где молодую девушку окружает столько искушений.
«Он говорит, что в жизни бы не отправил дочку в Москву, я удивляюсь, почему, я же училась. Он говорит: «это ты такая». Я все-таки не согласна, мы же воспитываем детей, видим, что им интересно. Если у ребенка действительно тяга к знаниям, то куда его ни отправь, он будет заниматься, а не гулять», — рассуждает она.
Пока у супругов растет сын, но в будущем Мадина хочет дочь и надеется, что та тоже получит образование в Москве и только после этого выйдет замуж.
«Конечно, слово мужа в нашем доме закон, но при всем при этом, если мы увидим, что дочь хочет учиться, я надеюсь, что уговорю его, — говорит она. — У нас доверительные отношения, но во многих семьях обучение в Москве и правда бы категорически запретили».
Не во всех семьях одобряют и стремление женщин строить карьеру. Муж Мадины не возражает. Единственное ограничение — на контакты с мужчинами: среди учениц Мадины только девочки. Все остальное решается путем диалога. По мнению девушки, адаты и традиции должны укреплять семьи, а не приводить к конфликтам.
Во имя идентичности и контроля
По словам экспертов, тенденция на жесткий контроль наблюдается во всех национальных республиках Северного Кавказа. Из Чечни и Ингушетии сообщения правозащитникам приходят волнами после громких скандалов, а из Дагестана — равномерным потоком.
«Последние годы нам приходит больше обращений от молодых незамужних девушек, — рассказывает Светлана Анохина, соосновательница группы помощи женщинам «Марем». — Они жалуются на принудительный брак, на то, что их забрали из школы, не позволяют работать, принуждают к ношению хиджаба или, наоборот, не позволяют носить хиджаб».
По словам Анохиной, мириться с этим многие уже не готовы. «Девушки стали более чувствительными, им с детства внушали, что они должны подчиняться, родители всегда правы, но сейчас есть соцсети, у них больше возможностей видеть мир вокруг, и они понимают, что это не так», — объясняет правозащитница.
По ее мнению, проблема заключается не в религии или адатах, а в том, как их трактуют. И хуже всего, когда эти версии противоречат законам и поддерживаются людьми, обладающими авторитетом и властью.
«Если раньше адаты считали неписаными правилами, которые могут меняться вместе с обществом, то сейчас о них говорят как о нерушимых святынях, — рассказывает «Газете.Ru» старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО Николай Силаев. — Для многих они стали инструментом создания и поддержания этнической идентичности и дополнительным средством контроля».