— В Европе постоянно сообщают о появлении новых штаммов коронавирусной инфекции, а в России, по данным Роспотребнадзора, таких случаев всего около 80, причем почти все они завозные — из Турции. Почему так происходит?
— Штаммы действительно постоянно возникают на разных зарубежных территориях. Но, как мы знаем, главные переносчики коронавируса – люди. Соответственно, чем крепче связи между странами, тем быстрее вирус разносится. В странах Европы происходит постоянное сообщение людей. С Россией же большинство границ все еще закрыты, а наши туристы ездят в основном в Турцию – вот и привозят оттуда.
— А нет ли тут влияния каких-либо культурных и поведенческих особенностей россиян?
— Не думаю. Я бы не сказал, что у нас поведение существенно отличается от жителей других стран — и у нас, и за рубежом немало ковид-диссидентов. Более того, в США и Европе многие не соблюдают эпидемиологические правила, даже устраивают целые митинги, протесты. Думаю, в культивации этого движения на Западе частично замешаны различные компании, которые несут ущерб из-за карантинных мер.
— Когда большинство границ откроются, не появится ли риск новой волны коронавируса в России, поскольку к нам начнут активно завозить новые штаммы?
— Совсем недавно в Центре стратегического планирования Федерального медико-биологического агентства зарегистрировали тест-систему, которая может обнаружить любой тип коронавируса, поэтому Россия будет готова к наплыву новых штаммов. Будут проведены научные исследования, которые помогут сориентироваться в количестве мутаций и их взаимосвязи с эффективностью вакцин. За этим надо постоянно следить.
Дело в том, что мы не знаем наверняка, какая изменчивость вируса и какова эффективность вакцин. Это покажет время.
Но мы уже видим, что приобретенный иммунитет к одному штамму инфекции далеко не всегда действенен и в отношении других ее видов, поэтому научная работа должна вестись.
— Раз мы заговорили на тему вакцин: как вы оцениваете нынешний темп вакцинации в России? Как скоро мы сможем прийти к коллективному иммунитету?
— Хотелось бы, чтобы люди прививались более охотно, темп все-таки несколько медленный. Тем не менее, по данным Роспотребнадзора, сейчас антитела к коронавирусу есть у 40% и, если мы поднажмем с вакцинацией, то уже через пару месяцев создадим необходимую для коллективного иммунитета прослойку, которая поможет победить эпидемию в стране.
— А почему, как вы думаете, россияне не хотят прививаться?
— Ну, есть немало противников вакцинации в принципе – не только от COVID-19. Кроме того, у некоторых людей, особенно воспитанных во время СССР, есть суждение, что если государство что-то активно предлагает, то это очень подозрительно.
— Почему в России не обошлись одной вакциной? Здесь есть какой-то коммерческий интерес?
— Коммерческий умысел, конечно, есть. Мы видим, что создатели вакцин соревнуются друг с другом, начинают писать негативные отзывы относительно конкурентов. Тем не менее, есть и другая цель – найти тот препарат, который даст наилучший результат. Чтобы это сделать, необходимо пробовать и создавать новые вакцины. Сейчас иммунитет от прививки длится несколько месяцев, а в идеале это должно быть лет семь-десять. Этого и стараемся добиться.
— В России разрабатывается уже четвертая вакцина — к уже зарегистрированным «Спутнику V», «ЭпиВакКороне» и «КовиВаку» может добавиться вакцина, над которой работают в НИИ гриппа им. А.А. Смородинцева. А вот лекарства против коронавируса — нет ни одного. Почему?
— Сейчас для лечения коронавируса применяются несколько препаратов, но их эффективность не очень убедительна. Все-таки терапия ковида пока заключается именно в снятии симптоматики болезни. Конечно, мы больше сосредоточились на создании именно вакцины, однако все же и лечебные препараты от коронавируса уже находятся в разработке – их сотни.
Скоро они выйдут на рынок, но сначала необходимо провести жесткие испытания, чтобы не получилось, как с некоторыми вакцинами, которые, как оказалось, имеют кучу побочных эффектов.
Только серьезное наблюдение позволит избежать этого. Обычно такой процесс занимает около пяти лет, но в случае пандемии мы должны ориентироваться на то, что подобные лекарства появятся через два-три года.